Сомненье и полунаитье,
Ты буква, бегущая вслед
Провалам в ночном алфавите.
***
Счастливые люди сидят в электpичке.
А мы сигаpеты изводим и спички,
Изводим в кваpтиpе денёк по пpивычке,
А в той электpичке, о, в той электpичке
Счастливые люди сидят с pюкзаками,
Фасонит охотник пеpед pыбаками
Чехлами, pемнями, литыми куpками,
А те удилищами и поплавками
Фоpсят пеpед ягодниками, гpибниками…
Поляны мелькают в окошке вагонном.
Леса возникают за тем пеpегоном,
Где мы, как счастливые добpые люди
Назло табаку, алкоголю, пpостуде
Когда-то сходили и в лес пpоникали,
Ложились в тpаву, к pоднику пpиникали,
И счастливы были, хотя не искали…
А ныне мы ищем высокого смысла,
Пытаем слова, исповедуем числа,
Глобального счастья уныло алкаем,
И сами тpопу себе пеpебегаем…
А в той электричке, зелёной как юность,
Нет смерти, есть август, июль есть, июнь есть,
Вернуть бы, догнать бы, рвануть бы у склона,
Схватить бы за хвост, словно ящерку,
Словно
Зеленую ящерку…
(Монтировщик сцены в Казгосфилармонии).
***
Вагоны затоварены,
Вперёд, по городам,
Сценарии, аварии,
Хожденья по рядам…
1.
Кулибину-грузчику
Старенький, рассохшийся настил,
Вмятины от грузного рояля.
Он своё сегодня отслужил,
И теперь в чехле, как в одеяле.
Он скрипуч, он едет не спеша
В угол свой, за бархатную штору,
Он устал, и тяжело дыша
Поддается нашему напору.
Зал недавно отрукоплескал.
Вьётся «арлекин», как легкий шарфик.
Тонет люстра. Тает свет зеркал.
Стонут струны тоненько на арфе.
Час опустошённый торжества.
Мерно на тросах скрипят штангетты.
Лампочка юпитера мертва.
Спят басы в чехлах, полуодеты.
Вьётся пыль недавней суеты,
И к утру в программе перемены.
Как значки скрипичные, «пульты»
Заполняют половицу сцены.
2.
Феде-шофёру
Чунджинская дорога. Медовая гора.
Пробита диафрагма. Сигналят шофера.
А мы не сходим с трассы, сидим в густой пыли,
И просим, чтоб хотя бы запчастью подмогли —
Всего кружок резиновый! Который час стоим,
Пропахшие бензином, о жизни говорим.
В фургоне, в латах цинковых, концертный инструмент.
Весь мир – жлобы и циники… шофёр, один момент!
Куда там, усмехаются, в пыли два дурака.
А воздух замечательный. А под горой река.
Ты мне толкуешь медленно о совести людской,
А шины мечут петлями вдоль трассы пыль с песком,
Ты говоришь, мол, весело на свете подлецу,
Лицо такое светлое, и всё ему к лицу,
Крути по жизни вензели, старик или юнец,
Какие тут претензии, подлец и есть подлец.
А время тянет ленточку, и срок уж невдали,
А шоферне до лампочки, а мы сидим в пыли…
Вдруг тормоз. Взвизг резиновый. Безусый паренёк.
Кружочек апельсиновый – в пыли, у наших ног.
И мы опять, фартовые, дорогу колесим,
И диафрагма новая качает нам бензин,
И рассуждать помедлим мы о всяком, о таком,
И шины мечут петлями по трассе пыль с песком…
3.
Ольке-зрительнице
Над уровнем страсти помост деревянный.
Ступенька таланта. Граница судьбы.
Ты, лирик нетрезвый, ты, трагик румяный,
Шажок с авансцены – и вы не рабы
Раскрытого вашим же словом поступка,
Проступка и жеста, который уже
Не скроешь, ведь всё, что ранимо и хрупко,
Уже на виду, а не там, на душе.
Да только я сам захожу в эту сутемь,
И девочка слушает. Кресла пусты.
Она мои тёмные речи осудит,
Чего не осудит, того не простит.
Она понимает, что это надолго,
И помнит всё то, о чём я позабыл.
Я должен сойти к ней, я знаю, что должен,
Но сцена меж нами! Полметра судьбы.
Я эти большие глаза в полумраке
Согреть не словами, губами хочу,
Потом их уже не согреешь…
От рампы
Лишь бедное слово плывёт по лучу.
И страшен скрипучий барьер деревянный,
И шаг невозможен туда, в пустоту,
Где ты нереален – один, безымянный…
А тень всё жива ещё там, на свету.
4.
Митричу-баритону…
Помотало тебя по казённым дорогам,
Баритон ясноглазый, гуляка, фразёр,
А теперь вот сидишь у меня, ненароком
Подбиваешь опять на «мужской» разговор.
Ты судьбу расписал мне, привычно чудача,
За бутылкой вина в небольшом городке.
Угощаю бродяг. Сострадание прячу.
Раскрываются души спьяна, налегке.
Твой недопит стакан. Ты допей и запой мне
Читать дальше