Довид Кнут - «Особенный воздух…» - Избранные стихотворения

Так, омываемый волной
В веках испытанного счастья,
Я принимаю труд и зной
И предвкушаю хлеб земной,
Как набожное сопричастье
Вселенной, трудной и благой.

Пусть жизнь становится мутней и непролазней,
Пусть трудно с человеком говорить,
Пусть все бесплодней труд и несуразней,
Благодарю Тебя за право: жить.

Пусть шаткие и гибельные годы
Качают нас в туманах и дыму,
Как утлые речные пароходы,
Плывя в океаническую тьму —

Воистину, ничтожна эта плата:
Слеза и вздох — за степь, за песнь вдали,
За милый голос, за глаза собрата,
За воздух жизнерадостной земли.

Да, я повинен в непомерном счастьи —
И в простоте своей ликую я.
Я утверждаю — самовольной властью —
Досмысленную радость бытия.

Трудна судьба: средь грузных и бескрылых
О легкости, о небе говорить.
Средь полумертвых, лживых и унылых
Бороться, верить, радоваться, быть.

Я вас зову в сообщники и братья,
Не презирая вашей слепоты.
Услышьте же дыханье благодати
Над этим миром трудной суеты.

Настойчиво спасая вас от смерти,
Я вас прошу: для вас — и для меня —
Предайтесь мне, и голосу поверьте
Утерянной отрады бытия.

Розовеет гранит в нежной стали тяжелого моря.
В небе медленно плавится радостный облачный снег.
На нагретой скале, позабыв про удачу и горе,
На вершине ее — одиноко лежит человек.

Человек — это я. Незаметный и будто ненужный,
Я лежу на скале, никуда — ни на что — не смотря…
Слышу соль и простор, и с волною заранее дружный,
Я лежу, как тюлень, я дышу — и как будто бы зря!

Он огромен, мой труд. Беззаботный, но опытный мастер,
Я себя научил неустанно и верно хранить
Память древней земли, плотный свет безусловного счастья,
Ненасытную жажду: ходить, воплощаться, любить.

Я вышел. Вкруг меня, как по приказу,
Восстала жизнь, оформилось ничто.
Гудя, ревя, мыча — рванулись сразу
Стада людей, трамваев и авто.

Я в центре возникающего мира.
По радиусам от меня бегут
Деревья, камни, храмы и трактиры,
Где суетятся смерть, любовь и труд.

Мир призраков, свободный и безбрежный,
Вдруг воплотился, ожил и живет,
И, повинуясь воле центробежной,
Встает и крепнет, ширится, растет.

Мне каждый шаг являет воплощенье:
Вот дом возник из дыма и песка,
Взглянул — и вот, в невероятной лени,
Катятся голубые облака…

Моим хотеньем, чувственным и грубым,
Рожден пленительный и сложный мир:
Летит авто, дымятся в небе трубы,
И реют звуки еле слышных лир.

Из моего окна гляжу глубоко вниз.
Мне многое видней с моей высокой крыши.
Качает небеса голубоватый бриз.
Рождаются слова. Мы скоро их запишем.

Дрожит мой старый дом. Он стар, мохнат, но тверд
И не его страшит ветров непостоянство.
Мы скоро поплывем в небесный тихий порт,
На звездные огни, в чистейшие пространства.

Мой дом отчаливает. Глуше бьет прибой.
Мы погружаемся в морской неверный вечер.
Неведомых друзей приветствую рукой:
Прощайте, милые, до скорой братской встречи.

Прощайте, милые, я покидаю вас
И в этот строгий час, глухонемой, суровый,
Вам тороплюсь сказать в последний раз
Простосердечное и дружеское слово:

Я видел много бед и всяческого зла,
Тщету людской судьбы, затейливой и нищей,
Я знал живых людей, обугленных до тла,
И слышал голоса лежащих на кладбище.

Я видел, как весной здоровый человек
Среди веселого земного изобилья,
Стоял и каменел, не поднимая век,
И каменно рыдал от страха и бессилья.

Как человек бросал жену свою и мать
И уходил блуждать, от скуки безумея,
И было нечем — незачем — дышать,
И воздух был ему гранита тяжелее.

Я слышал вой в ночи — нечеловечий зык,
Отчаянье живых пред гибелью бесцельной.
Таких не знает слов ни мой, ни ваш язык,
Чтоб рассказать об этой скорби беспредельной.