Анна Брэдстрит - Поэзия США

И в этом году мы дождались поры,
Когда в темноте, по ночам
В небе таинственно теплятся, хрупко мерцая, шары,
Они проплывают, сродни разноцветным огням,
В дальние горы, к святому,
Которого в наших краях все еще почитают.
Их легкая плоть из бумаги фарфорово вспыхивает
по временам.
Так наши сердца — озаряются и угасают.
Порой их колеблемый сумраком свет
Можно принять за свеченье
Подцвеченных звезд и планет — Венеры
И Марса, к примеру,
Или прозрачно-зеленой звезды на ветру.
Вспыхнув, шары замирают, снова колышутся, кружат
окрест,
Реют безветренной ночью в зоне созвездия Южный Крест,
Словно среди перепонок бумажного змея.
Они уплывают все дальше и дальше от нас,
Безоглядно, торжественно, каждый раз даруя прощенье.
Подчас их относит с вершины холодным теченьем…
Их возвращенье опасно…
Прошлой ночью еще один огромный светящийся шар
Разбился о скалы, прямо за нашей террасой,
Словно яйцо, начиненное дымом и пламенем.
Пламя металось по склону… И мы разглядели
Пару испуганных сов… Их черно-белые крылья,
Огненно-розовые изнутри,
Казалось, клубились и тлели…
С пронзительным криком они пропали в ущелье.
Древние гнезда сов, должно быть, сгорели.
Вскоре сверкающий армадилл пробежал торопливо,
Как будто по сцене, глядя в землю и пряча хвост,
Один-Одинешенек и в розовых блестках.
Следом выскочил из темноты крольчонок —
Лопоухий на удивленье,
Неуловимо-пушистая горсточка пепла,
В бусинках глаз огней отраженье, —
Слишком прелестная и фантастическая мимикрия…
Вспышки пламени, паника, крики лесные…
Армадилл как бронированный хрупкий кулак,
Неосознанно сжатый навстречу звездной стихии.

Эти двое, старик со старухой, обычно бобы едят.
Одно только блюдо, обед у них бедноват.
Простая посуда, и мебель у них проста.
Стол расшатался, и стулья давно скрипят.

Эти двое, старик со старухой, добры, сама доброта.
Эти двое, старик со старухой, у которых жизнь прожита,
Еще продолжают по привычке вставать с постели
И ставить вещи на старые их места.

Еще вспоминают…
Вспоминают, сидят старики,
Склонясь над миской с бобами в дешевой
своей комнатушке,
где скопились рецепты, квитанции, куклы и тряпки,
табачные крошки, цветочные горшки.

Народ в Литл-Роке детей рожает,
Ищет работы, соображает,
Чем крышу покрыть бы, цветы сажает,
Покуда хозяйка цветы польет,
Обед подгорает. Так и идет.

Вечный будничный круговорот
Мелких, назойливых, злых забот.
В воскресные дни в Литл-Роке поют
Воскресные гимны и дань отдают
Воскресным обычаям и просто приличиям.
А выслушав проповедь, выслушав пенье,
Вернутся домой завершить воскресенье:
К семейному чаю — семейное чтенье.

Когда рождество
Переступит порог,
Конечно же, встретит его Литл-Рок,
Еловую хвою и смех с мишурою
Смешает в веселый блестящий клубок.

Есть в Литл-Роке спортсмены, любители сцены.
В июле жара… Полисмены —
Неумолимые,
Неинтеллектуальные —
Палками лупят жару и топчут пыль сапогами.
Вечером в парке концерты, сумрак ложится…

Людвиг Бетховен — то грубый, то женственно-нежный.
Бах втолковать свою музыку публике тщится —
Серьезные лица…
Есть и любовь в Литл-Роке. Мягкие женщины мягко,
Умиляясь своей доброте,
Удивляясь мужской слепоте,
Приближают мгновенья
Наслажденья,
Будто розы, раскрыв свою розовую глубину…
Чтобы все неудачи былые покрыло забвенье,
Воскрешают лишь пурпур и небесную голубизну.
И самым смутным полуобладаньям
Даруют несомненность бытия.

В Литл-Роке знают,
Что, когда телефон беспокоит вас,
Ваш долг ответить несколько вежливых фраз
Лгущим, любящим, просто лепечущим что-то,
Надоедливым, нудным ответить ваша забота.

Скребу затылок: где гнев мой прежний?
Блокнот листаю все безнадежней.
Того, за чем я послана, нету.
Как телеграмму я дам в газету?
Как объяснять события буду?
Как сообщу им я новость эту:
«Люди такие же здесь, как всюду»?
Редактор в ответ обрушил бы тьму
Сердитых, настойчивых «почему».

И верно, ведь вот же он, Литл-Рок:
Ругательства, камни, плевок, пинок,
И ярость на лицах местных матрон,
И здешних самцов озверевших гон
За школьницами-негритянками вслед.
(Девичьих нарядов веселый цвет
Как будто выцвел.) Лови! Трави!