Даже творчество таких видных современных поэтов, как Джон Берримен или Роберт Пенн Уоррен, с их большой этической проблематикой, с их едким скепсисом относительно разного рода социальных мифов, с их неустанным стремлением достичь эстетической гармонии вопреки господствующему вокруг хаосу и отчужденности, — даже оно не лишено налета суховатой академичности, чрезмерной формальной сложности, в конечном счете затемняющей и сам создаваемый ими образ реального бытия.
Истинные завоевания достигаются нелегко. Нужно было многое преодолевать, чтобы появилась та высокая простота и реалистическая емкость содержания, которая присуща лучшим американским поэтам наших дней. Нужно было преодолеть искус бесстрастной виртуозности, блистательного, но внутренне пустого совершенства образного языка, нужно было преодолеть и другую крайность — той иллюзорной, в самой своей безграничности, ложной свободы самовыражения, которая превращает стихи в сумбурную исповедь и грозит полным разрушением формы, распадом поэтической ткани. Нужно было отвергнуть бескрайний пессимизм, который внушала окружающая жизнь и ею же питаемые устремления к «бунту», отдающему нигилизмом, нужно было обрести стойкость гуманистической веры, социальную зоркость и духовное мужество, чтобы пришла неподдельная причастность к движущейся истории, а с нею — бескомпромиссность нравственной позиции и многомерность освоенного поэзией художественного пространства.
Прорыв к действительному осуществился. Окрепла традиция, созданная выдающимися мастерами прошлого, — реалистическая традиция, традиция гуманизма, традиция социальной и этической насыщенности поэтического текста. При всей разноликости современной панорамы эта доминанта обозначилась четко — факт неоспоримый и важный. В нем сегодняшний итог трех столетий развития американской поэзии. И в нем ее надежда на будущее.
А. Зверев
АННА БРЭДСТРИТ
© Перевод Г. Русаков
29
Исполненный греха, без разума и воли,
Непрочен и тщеславен человек.
Куда ни погляди — одни утраты, боли
Ему терзают плоть и душу целый век.
Едва уйдут одни — на смену им иные.
Всё в мире для него страдания сплошные:
Его друзья, враги, любимые, родные.
30
И сей приют греха, без разума и волн,
Вместилище тщеты, пороков и утрат,
Сей ненадежный челн, кренящийся от боли, —
Он вечности, ему обещанной, не рад!
Не жизнь — беда к беде, утрата на утрате.
Все чаще, все больней он за греховность платит.
Но, как и прежде, глух к господней благодати.
31
Бывалый капитан, скользящий по волнам,
Поет себе в пути у верного штурвала.
И впрямь немудрено, что он помнится нам
Самим владыкой вод и властелином шквала.
Но завтра грянет шторм — и кончена игра:
Скорей вернуться в порт, покинутый вчера, —
У пирса в затишке пережидать ветра.
32
Вот так беспечный мот, охочий до утех,
В компании друзей, в довольстве и почете,
Привыкнув пировать и пожинать успех,
Бахвалится казной, смазлив и беззаботен.
Но, немощью сражен, он видит: все тщета —
Богатство и почет, друзья и красота.
Без милости небес земная жизнь пуста.
33
О Время, для тебя века — единый миг!
Забвение — удел властительных владык:
Забыты их дела, развеян самый след
И даже их имен давно в помине нет.
Их царства, их дворцы рассыпались, в пыли.
Ни золото, ни ум, ни стены не спасли.
Лишь тех, чьи имена Господь вписал в гранит,
Он волею своей навеки сохранит.
Усталый пилигрим, закончив дальний путь,
Под тихим кровом хочет отдохнуть,
Чтоб наконец, отмерив полземли,
Покой и негу ноги обрели.
Он на досуге подведет итог
Опасностей и пройденных дорог:
Теперь ему уже не страшен зной,
Его не мочит дождик проливной,
Не жгут в кустах колючки да шипы,
Голодный волк не бродит у тропы;
Не надо вслед дороге поспевать,
Пригоршней ягод голод утолять.
И, как бывало, жажда не сожжет
Его безводьем высушенный рот.
Он на ухабах не замедлит шаг,
Не поскользнется в спешке на камнях —
Он кончил путь, сказал всему «прости»
И лишь покоя хочет обрести.
А я поныне странник на земле,
Живу в грехах, лишениях и зле.
Давно болезни плоть мою гнетут,
Она скудельный треснувший сосуд.
О, как бы мне хотелось отдохнуть,
В небесный сад к избранникам вспорхнуть!
Пускай задремлет тело в тишине —
Тогда слеза глаза не выест мне,
Я позабуду обморока тьму,
Не будет больно телу моему.
Уйдут заботы, и отступит страх,
Моя печаль развеется во прах.
И утолится плоть дыханьем роз,
Что мне на ложе высыпал Христос.
А там пройдет совсем немного лет,
И я опять вернусь на этот свет:
Где был костяк, источенный дотла, —
Восстанет плоть, прекрасней, чем была.
Вчера в стыду и сраме сражена,
Как нынче ослепительна она!
Тогда в одно сольются дух и плоть,
Чтоб увидать твое лицо, Господь!
Но нету слов на языках людских
Для пересказа ликованья их.
О, дай мне сил для радостного дня,
Чтоб крикнуть: «Смерть, отыди от меня!»
Читать дальше