Мария Петровых: Серебряный гром

Сюда, рыдая, он сбежал
С обрыва. На нетленном теле
Багровой кровью пламенели
Ожоги разъяренных жал
Опалы божьей.
Даже море
Сужалось в ужасе пред ним
И зябло, отразясь во взоре
Зрачков огромных.
Недвижим
Стоял он. Тягостные крылья
Не слушались, и он поник
На камни и в тоске бессилья
Оцепенел, но в тот же миг
Воспрянул он и заломил
Свои израненные руки,
И вырвал крылья, и без сил
На камни рухнул вновь…
Сквозь муки
Два пламени взметнулись врозь
Взамен двух крыльев и впервые
Земли коснулись…
Словно лось,
Огонь с трудом ворочал выей,
Качая красные рога.
Они, багровы и ветвисты,
Росли, вытягиваясь в свисты,
Нерадостные для врага.
Изгнанник встал и посмотрел
На всплески пламени, на племя
Огней. Не по-земному смел
Был взгляд его.
В тяжелом шлеме
Златых волос его глава
Являла новое светило.
Он прыгнул в пламя — это было
Жестоким жестом торжества.
Огонь, кормивший корни крыл,
На волю выпущен отныне,
Затем, чтоб навсегда сокрыл
Тирана райского, в гордыне
Тучноскучающего.
Месть
Отрадней жизни для изгоя.
Качаясь в пламени, он весь
Был полон музыкой покоя
Иль вдохновением: он — Бог,
Он — гибнет, но и ТОТ ведь тоже!
— Ты будешь уничтожен, Боже,
Презренный райский лежебок,
Творец раскаявшийся!.. — Так
Кричал он, облаченный в пламя,
Как в плащ дымящийся. Но враг
Не отвечал.
Огонь волнами
Валил к луне, огонь простер
Последний взлет, и вдруг разжалась
Твердь,
И разгневанный костер
Ворвался внутрь…
— Какую малость
Я отдал, чтоб изъять тебя, —
Вопило пламя, —
Как просторно
Жить, униженье истребя!..
Но вспыхнул блеск зарницы черной
Из пустоты,
И пламя вдруг
Окаменело, а кричащий —
Без головы, без ног, без рук —
Обрубком вырвался из чащи
Рыданий каменных, и ветр
Вознес его на горб вершины,
И там он врос в гранит…
Из недр
К нему вздымаются руины
Пожарища, к нему толпой
Стремятся каменные копья
И в реве замерший прибой —
Окаменевшее подобье
Былого пламени…
Кругом,
Как яростные изуверы,
Ощерившиеся пещеры,
Не дрогнув, принимают гром.
Костер, что здесь торжествовал,
Застыл на вечное увечье,
Здесь камни и обломки скал —
Подобие нечеловечьей
Могучей гибели…
Лишь мох
Краями хладного обвала
Струится, словно жаркий вздох
Души, что здесь отбушевала.

О, как молодо водам под кистью твоей,
Как прохладно луне под спокойной рукой!..
Осиянный серебряной сенью кудрей,
Возникал в акварелях бессмертный покой.
Я всем телом хотела б впитаться туда,
Я забыла б свой облик за блик на песке.
Легкий след акварели, сухая вода,
Я пила бы на этом бумажном листке.
И влюбленно следя за движением век,
Озаренная ласковым холодом глаз,
Поняла б наконец, что любой человек
Этот призрачный мир где-то видел хоть раз.
Но когда? Я не знаю, и вспомнить не мне.
Это было в заоблачной жизни души,
А теперь — еле брезжит, чуть мнится во сне…
Ты, бесстрашно прозревший, свой подвиг сверши.
Воплоти, что в мечтаньях Господь созерцал:
Бурногорье, похожее на Карадаг,
Где вода словно слиток бездонных зерцал,
Где луна лишь слегка золотит полумрак.
Ты заблудшую душу отчизне верни,
Дай мне воздухом ясным проникнуть везде.
Я забуду земные недолгие дни,
Я узнаю бессмертье на легком листе.

Мне вспоминается Бахчисарай…
На синем море — полумесяц Крыма.
И Карадаг… Самозабвенный край,
В котором все, как молодость, любимо.

Долины сребролунная полынь,
Неостывающее бурногорье,
Медлительная тишина пустынь —
Завершены глухим аккордом моря.

И только ветер здесь неукротим:
Повсюду рыщет да чего-то ищет…
Лишь море может сговориться с ним
На языке глубоковерстой тьмищи.

Здесь очевиднее и свет, и мрак,
И то, что спор их вечный не напрасен.
Расколотый на скалы Карадаг
Все так же неразгаданно прекрасен…

Наверху — дремучий рев,
Но мятели я не внемлю, —
Сладко спится под землей.
Дрёма бродит меж дерев,
Да постукивает землю
Промороженной змеей.

Зиму — пролежу молчком,
Летом — прогляну в бурьяне,
Ни о чем не вспомню я.
Раздвоенным язычком
Темно-синее сиянье
Выжгла на сердце змея.