Саша Шиган - Обнажённая луна

И надев суконную рубаху,
спящих окрестив – кем дорожу,
голову повинную на плаху
я глазами к небу
положу.

То белый голубь на окне,
то лучик, в облако продетый…
Мне говорили люди – нет,
а я доверилась приметам.

И я, беспутная, молясь,
всегда надеялась на чудо.
Причинно-следственная связь —
как лифчик для меня, безгрудой.

Благонамеренная жизнь
вьёт незатейливые гнёзда,
а я, о небо опершись,
ищу судьбу свою по звёздам.

Доверчивость – моя сестра.
И мой ребёнок – безрассудность.
Я не испытываю страх,
когда от волн кренится судно.

Единственный мой пиетет —
к закону силы тяготенья.
Признаюсь Богу тет-а-тет —
любовь моя была
лишь тенью.

Смешаю день со льдом,
а ночь – с безумством.
Смешаю чайки крик —
с протянутой рукой.
А лёгкий свет луны —
с печальным хрустом
листвы
отчаянно багровой и сухой.

Глубокие морщины —
с поцелуем.
И острый в спину нож —
с расширенным зрачком.
И вскинутое к небу
«аллилуйя!» —
с пульсирующим
у младенца родничком.

И кисловатый вкус
на койке в дурке
к запястьям
присоединённых клемм —
с холодным эхом
в тёмном переулке.
Лишь запах смерти
не смешать ни с чем.
Ни с чем.

Лохмотья чувств – вот вся моя одежда…
Из-под бровей домов – моллюски глаз.
По щупальцам дорог – в пасть! Съешь да
выплюни меня
куда-то в буйство фраз
Замятина – таких же несуразных,
безумно-голых, как и я сама,
без блеска лакированных и праздных,
без запаха окисленных пластмасс.

Я из себя – рукой – кусище мяса —
и брошу гончим. Потеряют след.
К хозяину, слюной кровавой клясться —
мол, нет её,
порвали,
нет.

А я прикроюсь строчками, как платьем.
И рану – нитями из собственных волос.
Нежданная!
С плевком в дресс-код – на party ,
обескуражив тех,
кто безголос.

Твоё лицо – луна
средь жухлых листьев,
отсвечивает мёртвой белизной.
Художник будто
высохшею кистью
скребёт мои глаза. Ни зной,
ни холод не страшны. И скоро
сквозь мрамор кожи —
веер позвонков
карябающим выпуклым укором,
как диссонанс в ухоженность венков…

А я – гвоздём в сырой земле.
И ёжит
осенний ветер вспоротую грудь.
И вскрикнет иволга,
и занеможет,
тоскливой песней провожая в путь…
Русалкою проснёшься в океане,
и маяком в тумане – буду я.
И поцелуем на рассвете раннем
просеребрит
под солнцем чешуя.

Уйти в иное измеренье,
не взяв с собою ничего…
Хотя – лишь запахи сирени,
той, что у дома моего.

Презрев трёхмерное пространство,
не тронув памяти людей…
Хотя – лишь дуновенье танца
скользящих белых лебедей

забрать с собой. Покинуть время,
возможности и глыбы дел…
Хотя – лишь крошечное семя
с собою взять,
чтоб колос рдел.

Я от света закроюсь ладонью,
потекут мои мысли рекой…
Ах, река, река мыслей бездонных!
Переплыть мне тебя нелегко.

Я ещё молода. Но и всё же…
Берег сонный – предчувствия грусть.
Чей-то вздох тишину растревожит —
лёгким эхом в ответ отзовусь.

В этом мире была перелётной —
я не знаю, где истинный дом.
Отзвеневшей листвы позолота
утонула в тумане седом.

Путь мой не был прямым или скучным.
Предсказаний приблизились дни…
Лишь жалею – ведь я не кукушка —
что птенцов
оставляю одних.

Забудь меня.
Ты по привычке
заходишь в этот скучный дом.
И фразами сухими в личку —
меня целуешь перед сном.

Забудь.
Немая пыль съедает
живые краски тех картин,
когда бродили мы, мечтая
дожить с любовью до седин.

Я больше не спрошу, не бойся…
Так было глупо… Ты в ответ
холодное «конечно» бросил.
Глаза твои сказали – нет.

Забудь! Забудь меня, мой милый!
Ты видишь? На окне – шесть роз…
Давно я плачу над могилой.
Любила я… Ты – не всерьёз.

Моя жизнь – перемётный снег.
По дорогам, по тропам маясь…
И на зеркале стылых рек
если просит у неба – малость.
То у камня прильнёт без сил,
то в слепой полынье затонет…
Как же ветер тебя износил!
Как же больно топтали кони!