Отлажена бронирования схема:
автомобиль, комната подруги,
гостиница лишь класса три звезды, эскорт,
квартирник, групповая стрелка и многое,
что служит паутиной разложения, ещё по сути
не познав всех таинств в прелести Любви…
Пригреть тебя – не равно обогреть.
Немею я от плавных линий белых плеч,
Как от мороза в Рождество немеют реки
и очарован нежностью твоих заботливых,
несущих радость сыну рук.
Сегодня ты уйдешь к другому.
Он праздно весел и тебе приятны его шутки.
Отдохновение находишь ты
в его игре с твоей судьбою.
Участие находишь в теплоте
и тени мрачные тебя пугают,
когда за словом о большой любви
тебе мерещатся её зигзаги.
Так расточительно проходят дни,
а чувств серьёзных распознать не можешь.
И тот, кто бредит по ночам об имени твоем
тобой, увы, не признаваем…
А сердце просит теплоты не только в час,
когда дрова становятся углями,
Пригреть туманом плотным схваченный рассвет,
не равно полдень встретить в солнечных лучах
И вечер в окнах ставнями закрыть,
чтоб одиночество в ночи не остудить
портретами прошедших мимо мужских лиц,
когда-то в интимных ласках оттепель тебе даривших…
Такой красивой быть нельзя
Как красотою жажду утолить?
Испить её до дна из чаши любования невозможно
и взор её находит жертву поклонения.
И седина волос, и шрамы долгих лет, и муки
сумрака ночей взывающие образ милый, – всё
красотой освящено и верой в невозможное стать явным…
Она сирень любила очень
и цвет её голубизной небес,
и сладостью, на нет сходящих, вечеров
олицетворяли чистоту,
в стыдливости мечтаний,
её желание любить и быть любимой.
У зеркала совет она не ищет,
но волос красит в цвет пшеницы спелой
с отливом солнечных лучей в полуденное время.
Она красива простотой, без вычурности в платье
и блузке легкой палевого цвета, и в босоножках,
подчеркивающих ладно стройность ног,
ко мне спешащих.
Умна,
в порывах чувственных скупа,
но обжигают губы мне лицо
в касаниях игривых губ моих,
всегда желанием любви
открытым…
Ты уходишь и приходишь случайною,
на себя совсем непохожую
и любить меня хочешь одетого, говоря,
что не не любишь раздетого,
как себя и его, и меня…
Мол, тебе одинаково:
он худой или слишком упитанный;
любит секс или просто так тащится
за короткой твоей юбченкою…
и что стойкость его продолжается,
если трезв и давно соскучился, —
три часа без малейшего отдыха,
разрывая твое естество… Так зачем же я нужен тебе,
если спрос на тебя не падает, если силы мои ушли…?
Если только – для тихой любви?
Изящен ум твой и моё безумство —
быть равным красоте твоей.
Но не ропщу, а уповаю
на удачу и милосердие твоё!!!
Пригожество столь милых черт
рассудок отключает и в нереальность погружает.
Две девицы, две белокурые сестрицы
клубни в поле убирали и меня не замечали,
как в засаде я сидел и на них,
глаз не смыкая, с кинокамерой глядел…
А сестрицы, словно вещие певицы,
стан свой гибкий предьявляя,
пульс мой резко поднимая,
говорят о молодцах…
Видно, парни не простые: кулаки молотобойцев, —
лучше к ним не подступать и от девушек отстать.
Солнце село на макушку и печет, что силы есть.
Белокурые сестрицы оголили всё что можно
и нагие, как наяды, стали плавать на реке.
Тут конец повествования,
так как сил нет никаких и боюсь я
стать Сатиром в пылких ласках двух наяд.
Не стоит стесняться своих пpедпочтений…
Грех ложной скромности,
приводит лишь
к торжеству низкого вкуса…
Красивое дерзит и жалит, кричит и манит;
оно себя умело подаёт
и удержать тебя желает.
Не проходите мимо!
Я-свежесть Ваших ожиданий,
я-утром всё запорошивший белый, чистый снег,
я-лепесток последний
на блюдце обладаний ещё невиданных Вами грез…
Читать дальше