Ирина Ключникова - И под ногами снег скрипел как в детстве

На пике непонимания обида сжигала нервы,
срывались слова напрасные, и я оступилась первой.

В пространстве огромной комнаты плескалось безумство гнева,
черты искажали облики, но это другая тема.

Слова разлетались клочьями, их больше не понимали.
Мир рушился, и воочию я – плакала, вы – рыдали.

Сосуды из слёз наполнились, ресурсы почти исчерпались,
и появились доводы, которые не принимались.

Возможно, всё дело в случае и я не права, простите,
но только и вы, пожалуйста, покайтесь и примиритесь.

Перепады настроения проявляются не вдруг
то капризами, то слезами, то заламываньем рук.

Это просто наваждение, говорю себе сама,
нужно срочно подкрепление, а иначе всё, хана.

Цвет серебряного инея холодком щекочет кровь,
только мне по нраву линия цвета красного – любовь.

Но любовь не безответная, не слепая – только та,
что рождается с рассветами наступающего дня.

Что является незваною с солнцем в радуге дождя
и становится желанною, не на год, а навсегда.

Не оправдываю свой гнев,
но и не могу привыкнуть
к утомительной болтовне
и навязчивых постскриптум.

Две-три фразы имеют вес,
если их формулировать чётко,
подбирая слова из тех,
у которых особая нотка.

Воду лить – это не для меня,
понимаю вас с полуслова.
Время тратить своё не намерена зря
и выслушивать чушь не готова.

На меня обиделась любовь. Прячется в тайниках души.
Я прошу её – выходи, без тебя невозможно жить.

А она и слышать не хочет, у неё на всё один ответ –
ты по сути своей одиночка и тебе до любви дела нет.

Чепуху – говорю – лопочешь, лучше дай мне разумный совет,
как любовь отыскать между строчек объявлений рекламных газет.

Как вернуть любовь, что мне делать, как любовью не попрекать?
А она в ответ – в чём же дело, прекрати себе прежде лгать.

И других обижать не надо. Потеряешь любовь – не найдёшь.
Даже если отыщешь взглядом, просто так её не вернёшь.

Обновлёнными красками сада о любви скажет летний дождь,
осень – шорохом листопада, а весна – переливами гроз.

Это будет как наваждение, и тогда ты поймёшь сама,
что пришло время для исцеления, для души, для любви, для тебя.

Сейчас другие времена и нравы, к сожаленью, тоже.
И обозначена цена за жизнь, что всех была дороже.

И никого не удивить фасадом театральной ложи,
обтянутой до потолка шагреневой (по моде) кожей.

Лавируя в потоке слов почти на грани хулиганства,
пытаюсь защитить свою позицию непостоянства.

Свободой личной дорожу, но в поддавки (порой) играю,
чтобы остаться на плаву, законы стаи принимаю.

И кто здесь обвинит меня в том, что стою, согнув колени,
свечой сгорая и моля простить за отступленье в вере.

Возможно, завтра дам отбой натянутым до боли нервам,
смеясь над собственной судьбой с замашками прожжённой стервы.

Кто мне скажет – где черта,
за которой облака станут камнем преткновения?
Кто закроет мне глаза в час великого прозрения?
Что возьму с собою в путь, если скажут: «Собирайся»?
Что простят, а что вернут, прошептав тихонько: «Кайся.
Кайся, грешница, молись и проси, проси пощады
за растраченные дни, за минутные услады,
за себя и за других – тех, кого ты приручила,
но с собой не позвала и на волю отпустила.
С кем они сейчас, скажи, где зализывают раны?
Почему на полпути ищут правду без изъяна?
Что они тебе должны? Что и ты им задолжала?
Кайся, женщина, спеши, времени осталось мало».
Нет ответа. Тишина. Я не знаю, что ответить.
Мне судьба одна дана, за другую не в ответе.
Знаю, правда, что грешна, что лелеяла гордыню, –
потому стою одна в обезвоженной пустыне.
Ты прости меня, Господь, моё сердце отболело,
я растратила любовь, а теперь прошу несмело –
защити и сохрани оступившихся и гордых,
повстречавшихся в пути на отрезке гнутой хорды.
Ничего им не должна и у них просить не буду,
каждый получил сполна за нелепую причуду.
По-другому не могу, не суди за это строго.
Мне их правда не нужна, у меня своя дорога.