Леонид Яковлев - Я – имею отношенье…

…Уже, похоже, не пойдешь на пляж,
И лжет латунь осеннего светила —
Пусть, как ни ослепительно светило б,
Оно – лишь лета солнечный мираж.

С утра – на лужах ледяные швы
И городских небес странна прозрачность —
Огарок года выгорает напрочь
Багрово-желтым пламенем листвы.

Далекий звон рождественских посул
Рождает чувство смутных сожалений,
Еще неразличимый, бег олений —
Ритмический уже доносит гул.

Еще не время – предъявлять мечты
И хорошо налаженные планы,
Подробный список лучших пожеланий,
Хоть перечень тревог – готов, почти.

Год проскользнул, как в щелку – две копейки,
И вот, поскольку холодает вмиг,
А я от водки вовсе поотвык,
Пожалуй, Бетси, – грогу мне налей-ка!

Крюково – Назарьево,
Внуково – Москва!
Зимних зорей зарево,
Неба синева,

Скрипнет дверь автобуса.
«Здравствуй, встрече – рад, —
Говорю вполголоса, —
Град Зеленоград!»

Снег – белее синего,
Резкий крик ворон,
От мороза сильного —
Шелестящий звон,

И стоят у города,
Спутав адреса,
Темные, суровые,
Гордые леса…

С таким
квинтетом —
тет-а-тет —
Мы
квиты
в такте!
Адекватно.
А парень —
жарит! По ударным!
Пока
тромбон
творит портрет —
Нежнее жаворонка,
даже;
По-ка-
по-кла-
ви-шам
драже
Рассыплет
опытный кон-дитер
И сакса
голос-искуситель
Вдруг —
за-хлест-нет
на вираже…

Подвальчик – стар-р-р…
Но звезды джаза —
Им эта
не грозит зараза:
Преодолев
плаката плоскость,
В зенит! – вонзит
звенящий звук,
Как света
яркую полоску —
Гилeспи
согнутый мундштук,
И, бархат стен
окрасив красным,
Сиреной —
в джазовом раю
Король трубы,
проказник Армстронг,
Ведeт мелодию свою…
…Не по одeже здесь
и роже
Встречают —
по душе и коже,
Дрожащих
с контрабасом – в лад,
И ритма
внутренний квадрат —
Удачно заключает шквал
В круг
неэвклидовых решений,
Ложась
в косоугольный зал, —
Потрясно… но —
без разрушений.

На бруклинском
приморье-лукоморье,
Среди соленой заводи
Солт Маш —
Там,
где когда-то было мукомолье, —
Готовится
осенний вернисаж.

Бумажный диск луны —
полупрозрачен.
Закат
окрасил розовым камыш.
Проплыл
утиный выводок, судача.
Прошел, бесшумно,
Боинг на Париж.
Прилив
раздвинул зеркало воды,
С травы собрав росы вечерней капли.
Под лягушачьи трели
и лады
В густых кустах
оцепенели цапли.
Здесь стрекот стрекозы —
слышней машин,

Здесь свист стрижей —
важнее дней летящих,
Лбы валунов —
нахмуренных мужчин —
В раздумьях
обо всем происходящем.
Ну, где там
городские фонари?
Их свет запутан
в листьях и тростинках.
Последний луч
над заводью царит —
В стакане дня
светило тает льдинкой.
Темнеет фон
картинного приволья,
Художник-ночь
все гуще входит в раж
Над бруклинским
приморьем-лукоморьем,
Среди соленой заводи
Солт-Маш.

Прожив на свете много лет,
Я не слыхал про Эш-Карет.
Но вот судьбы моей карета
Домчала нас до Эш-Карета…

Я в мексиканской дикой сельве
Отведал огненное зелье
И стала мне подругой милой
Слеза агавы – Голд Текила
(Или, верней, наоборот:
Ее зовут Текила Голд).

Цветет и пахнет, как папайя,
Страна стараний древних Майя.
Нам на неделю в боги дан
Великий грозный Кукулькан.
Я, наконец, уразумел —
Чем славен остров Козумел,
И почему – любой стремится
Увидеть камни Чичен-Ицы,
И в сонме философских дум
Вдруг предо мной предстал Тулум,
Прозрачных вод своих шелка
Сквозь джунгли проложил Шел-Ха.

Желал поближе бы узнать я
Исла Мухереса объятья:
На нем пираты берегли
С наложницами корабли…

Да, знали Майя, где селиться!
Но, заселяя Юкатан,
Туристов тысяч вереницы
Не предсказал им Кукулькан.