Первые слова, написанные человечеством, – имена умерших. Внутри запечатанных пирамид. Не предназначенные для глаз живых. Письменность родилась, чтобы переписываться с миром иным, связывать живых и мёртвых. Первый жанр письменной поэзии – эпитафия.
Вечная память.
Иконописец в раю
стал портретистом.
Ноздреватой массой плечистой
поднимайся, протеста тесто!
Дирижирует зубочисткой
распоясавшийся маэстро.
Успокоим его колыбельной
и состряпаем новые гимны.
Оркестровой ямы расстрельной
обитатели анонимны.
1
Мышка-норушка.
Блошка-прослушка.
Кошка-наружка.
Мушка-пастушка.
2
Мы – властители земли.
Граждане, не трусьте!
Нас родители нашли
в квашеной капусте.
Аты-баты, выше нос,
избранная раса.
Пьяный аист нас принёс,
уронил три раза.
Юность, берегущая туфли.
Старость, берегущая ноги.
Выцвели, пожухли, потухли,
тронулись умом недотроги.
Не носила. Может, немножко.
Не сносила. Капельку, может.
Некому отдать босоножки —
не осталось маленьких ножек.
«После разгрома турок все моряки русской эскадры были награждены медалью с надписью БЫЛ».
(Из книги о. Алексея Крылова «Чесменская победа»)
Добрые без натуги,
чуткие без запинки
тоненькие подруги,
мыслящие тростинки,
всех милее в гареме,
примадонны, принцессы,
бодро несущие бремя
больше своего веса.
Так разговорились,
что, войдя в лифт,
только через десять минут
заметили, что не нажали
кнопку с номером этажа.
Я училась любить полстолетья,
чтобы тысячу дней и ночей
быть родною сестрой милосердья,
болевою подругой твоей,
и в разведку ходить, и в атаку,
за границу границ провожать
бедолагу, трудягу, бродягу…
Уточнение: тысячу пять.
Стихи – нарушители границы.
Мексиканские беженцы.
Ты не хочешь их пускать.
Но они находят лазейку.
Рискуя жизнью.
Потому что хотят жить.
Только такие стихи
стоит записывать.
Пациент бодрится,
за шутками пряча страх,
улыбается докторица,
беременная, на сносях,
толкают тугие двери,
приближая своё торжество,
сын у неё во чреве,
опухоль – у него.
Сажаю на горшок
слабенького, тонкорукого, дрожащего.
Целую куда попало.
Он: «Они обращаются со мной
как с неодушевлённым предметом».
И я понимаю: «они» его не целуют.
Сердце-невеличка
за пазухой трепещет.
Утро. Перекличка,
расчёт на чёт и нечет —
первые, вторые,
родные, побратимы,
мёртвые, живые, —
насквозь, до слёз любимы.
Любезные, болезные
на страшном перевале
пилюли бесполезные
слезами запивали.
Анализы ненужные.
Веселье напускное.
Катетеры наружные.
Не надо. Хватит. Уйдите.
Оставьте его в покое.
«Ревела буря, дождь шумел…» – пел дедушка в лодке на всю потемневшую перед грозой реку. С детства обмирала от этой песни, но помнила только её начало. До той ночи, когда разразилась гроза и мы нашли в интернете полный текст и спели её всю: двадцать один куплет. Хватило на всю грозу.
« Но роковой его удел
уже сидел с героем рядом
и с сожалением глядел
на жертву любопытным взглядом ».
на последней прогулке —
ты уже еле ходил —
увидели витрину —
три по цене одного —
купили три костюма —
чёрный, серый, голубой —
похоронили в синем —
он тебе больше идёт
Результаты томографии умирающего человека: последними угасают слух и осязание. Разговаривать. Целовать. А первым, по результатам другого исследования, человека покидает обоняние.
Вот моё плечо: иди.
Нам уже недалеко.
Сострадание в груди
разбудило молоко.
Ну же, нежность, разбуди
красные тельца в крови!
Тельце лёгкое нести.
Быть на высоте любви.
мозг сверлит без заморозки
распоясавшийся страх
грозовые перевозки
опечатка в новостях
балагуря каламбуря
не обидеть бы судьбу
будет буря
будет буря
будь что будет
будь что бу
Сон – сознанья изнанка,
трепет сомкнутых век,
сон – заочная ставка
с задремавшим навек.
Помнишь, мой рукокрылый,
как, с нежностью какой
я твои опустила
веки
вот этой
рукой?
Читать дальше