Альберт Окотэтто - Сборник поэзии номер два

Спина его точно ли глыба?
За ней ты насколько спокойна?
Пока ты являешься тенью,
Кто слепит его собой?

От света своего нимба
Своего разглядишь ли воина?
Под твоей ли заботливой сенью
Он движется в бравый бой?

В моменты, когда он не рядом,
Быть может, объят другою?
Готовил тебе замену —
Моложе, да постройней?

Стоит, пожираемый взглядом,
Называя тебя сестрою;
Простишь ли его измену
С, такой потрясающей, ней?

Женщина, будь осторожна,
Прекрасною будь все время,
Чтоб быть ослепительной самой
В его дальнозорких глазах.

Мурашками стань его кожи.
Красота твоя – страшное бремя.
Прости, что, забавы ради,
Пустой нагоняю страх.

…и тут кончается искусство.
Финальный занавес; оваций шквал
Сошел на нет. Опустошенный,
ОН в закулисье. Овладело чувство,
Что это есть провал,
Хотя он – Гений, зрителем обожествленный.

И снова он один. Пустая сцена.
Толпа безумно атакует гардероб.
Своей игрою снова недовольный,
Готовый лезть на стены,
Держась за сердце, проверяя лоб,
Себя отчитывает снова, вволю.

На улицу ступая, публика с восторгом
Звучит, рассеиваясь, сотней голосов:
«Каков талант! Маэстро! Браво! Гений!»
А за кулисами он будет еще долго
С остервенелостью трех сотен диких псов
Работать над собой без жалости и лени.

Он, с юности равняясь на великих,
Себя мальчишкою считал по праву,
Хоть сам при жизни стал непревзойденным
На радость всем. Восторженные крики! (На улице)
Пришлось настолько действо зрителям по нраву,
Что до рассвета ночь была бессонной.

Боготворили нощно, продолжая денно;
А он, отдавшись публике, без зрителя поник.
Слуга искусства; в ожидании выступления,
В своем таланте одинок. Самозабвенно
Живет во имя зрителей. Они —
Его семья, его любовь и вдохновенье.

Бессмертно вечное искусство!

Ты слышишь? Это дождь
Звучит в дуэте с ветром.
Туманом – мягким пледом —
Земля укрыта сплошь.

Ты видишь? Горизонт
Вдали разбрызгал краски.
Цвета в волшебной связке
Радужным лучом.

Ты чувствуешь? Рассвет
Целует твои щеки.
Проторенной дорогой
Ступает в темень свет.

Воспрянув ото сна
От ранних птичьих песен,
Безумно интересный,
Явился новый день.

Поэзия рождается из одиночества.
Бумага с ручкою – веселью не попутчица.
Поэты, музам отдавая почести,
Стенографируют возможное пророчество.

Дуэт из наших сердец
Под одной если б бился клеткой,
Ребра, теннисною ракеткой,
Отправляли б с конца в конец,
Словно пару мячей над сеткой,
Сущность наших с тобой сердец.

Если ручка подобна кисти,
А бумага есть суть холста,
Значит, краски есть образ мысли…
Долговечна ль белёсость листа?

…остается только жалость к самому себе;
К себе и к миру, что несовершенен…
Жалкое зрелище, правда?.. Хребет
Бесхребетному дан, чтобы тот был сильнее.

«Бумага все стерпит» – так говорят.
Одинокому мне кому излить душу?
Чернильная синь, отрази же мой взгляд:
Я себе самому бываю не нужен.

Изнывать в белый лист. Это в двадцать пять лет!
То, к чему я пришел за последние годы!?!…
Был велик иль бездарен тот первый поэт,
Что традицию ввел – рифмовать все невзгоды??!…

Выговорился…

Полегчало.)

Всё.

Она прекрасна. Точёный стан ее
Пленит изгибами, а голос – бархатом.
Ее взор ласков. Рисунок талии
Овеян мифами; безукоризнен он.

Она волшебна. Мягкой поступью
Пленяет взгляд; а вся планета – подиум.
Забыв про верность, «я тебя люблю»
Ей говорят, рукою левой прикрывая правую.

И не вселенная, а «Мисс Система»,
Ввиду имея, конечно, Солнечную.
Средь женщин первая, с кем о измене,
Мысль лелея, мечтает каждый, фантазируя.