Сергей Романчуков - Новая папка. Поэзия кремниевого века

Ещё не составили список запретных мыслей,
Не всучили под роспись каждой музе в стране,
И кому-то поэтово слово словно лимон кислый —
Скулы до дрожи сводит, тем и ценней вдвойне.

По Маяковскому, помнится, рифма – бочка.
Запиши в протокол: «c динамитом. Строчка – фитиль.»
Уж не поэтому что ли тебе и подобным прочим
Хочется к каждой строке экстремизм приплести?

Или может, решил ты, что тонны словесной руды
Принадлежат стране, как нефть и прочие руды,
А нам, как шахтёрам слова, за все для неё труды
Довольно плевка в лицо, статьи и клейма иуды?

Понимаю, да, про амортизацию души и сердца
С тобой говорить и бессмысленно, и жестоко —
Твоё уж давно как у старого «бобика» дверца,
О которую бились люди, пока их учили током.

С тобой и спорить не буду, на чьей стороне закон,
И даже не вспомню вслух, что закон как дышло,
Но обидно, когда на творца со всех четырёх сторон
Толпой вцепляются люди-как-бы-чего-не-вышло.

У тебя, капитан, ко всему есть статья, запрет,
Но найдётся загвоздка в вопросах закона и права,
До сих пор не решённая нами (за тысячи лет):
По закону распяли Христа и спасли Варавву.

В оковах из лунного света,
Под надзором конвойных звёзд —
Сотни лет – за одно лишь лето
Годы скорби, молитв и слёз.

Разговоры с холодным ветром
И измученным старым псом,
Вечно в круге холодного света,
Как актёр. Покажи излом.

Сны о Нём, о небесной дороге…
Боль упрямо вернёт – назад.
Смерти нет, справедливый и строгий
Бывший
всадник
Понтий Пилат.

Слушайте,
Несчастные, глупые дети!
Так бывает: в старом подлунном свете
Порой налетает, случается, глухая и тихая боль-грусть.

Весь мир победить, а тем более вылечить невозможно,
Остаётся лишь злиться, возглавить… Хотя бы влиться,
Не забыть бы текст, позаботиться о чистоте наряда и кожи,
Главное – выйти на сцену, а там… Хоть харкай всем в лица!
Это перфоманс! Неоригинальный,
такое уже видала столица,
Но на местах заходит порой «на ура».
Это непросто, но всё же…
Никто и так не верит, что ты – творец, благородный рыцарь,
Зрители ждут тварь, что будет для них – и на них похожа…

Чтобы сказать себе после: а я-то ещё неплохо держусь
На фоне уже в край ненормальных «вот этих».
Несчастные, глупые дети…
Слушайте!

Маленький принц на своей одинокой планете —
Только сердце, душа и одна эфемерная роза,
Глупый каменный шар, где не будут резвиться дети,
Шорох в угольном небе и мёртвые звёзды-занозы.

Маленький принц на затерянной тихой луне
Спорит с собою и с ними. Учёный, Король…
Спорит с утра и до ночи. И бредит во сне
О рифмах и нотах. И скоро проснётся боль.

Маленький принц, что не сядет однажды на трон,
Не поднимет меча, не узнает восторга победы
И уже не постигнет ни светлых, ни тёмных сторон
Этой жизни. И даже Морфей покидает с рассветом.

Маленький принц, вечно юный и вечно милый,
За небом, далёкий от странных высоких людей
День за днём теряет рассудок, любовь и силы,
В перепалках с собой становясь с каждым часом
слабей.
Маленький принц не решится на новый поход.
Та змея отравила случайно и чистую душу.
Будто встало на месте и больше не рвётся вперёд,
Это глупое сердце совсем расхотело наружу.

Бедный принц.
Тишина.
Подоконник.
И выключен свет.
Надпись.
По инею – пальцем.
«Меня больше нет…»

Mon ami, окружённый розами,
Здесь покоится маленький принц,
Кто пришёл и ушёл неопознанным
Через ночь и условность границ.

Был разорван корнями твой маленький мир,
Дом разрушен. А Роза мертва.
Стылый ветер руин безутешен и сир
Как колючие, злые слова.

На разросшемся старом кладбище
Обратишься в бесцветный тлен,
Но душе не найти пристанища
В лицемерной чужой земле.

Здесь фальшивые звёзды, ручьи, трава,
Трупы мыслей и лживые лица…
Здесь вдыхают отраву, вода мертва,
В жжёном небе стальные птицы.

Ты ведь понял. И даже хотел бежать
К той далёкой планете, где Роза и Дом,
Рвался прочь. Только с неба упал. Заря
Расплескалась кровавым цветком.