Владислав Савенко - Море крылатое

Пусть капли на стекле оконном
Преувеличивают лес,
Моим стихам своим законом
Дрожать судьбе наперевес.
Они как яблоки, что скоры
В траву сырую упадут,
Земля свои раскроет поры,
С дождем их примет, как недуг.
И не заметят их сороки,
По ним не вскрикнут журавли.
К земле вернутся рифмы, строки,
Коль скоро вышли из земли.

Я иду к тебе дождями серыми,
Серебром безлюдного пути,
Одиночеством пророчеств, нервами,
Но тебя уже мне не найти…
Не сойти с подворья бесприютного,
Не дорисовать последний штрих.
Мой корабль был славен только юнгою,
Но теперь он вырос да притих…
И дома, что потонули в осени,
Так похожие на корабли,
Ни о чем уже не спросят, ни
О ком не протрубят вдали.

Ни шороха, ни всполоха во тьме,
Ночь безучастна, безответна мне…
И вот уже он смолкнул – говорок,
Дожди отговорили монолог.
Ночь отойдет и годы, и века…
Себя с собой – не примирить никак.
И вечность – соломонов перстень – жмет,
А время продолжает свой полет.

Как было бы легко решить: кто враг,
Жизнь под залог отдать тупым рефлексам,
С прямых путей не скатывать в овраг
И звездный ритм ночами яро флексить.
Себя прощать, влюбляться ни за что,
Стихи слагать, как в омуте запоя,
И верить в то, что видимо зрачком,
Всегда озвучивая, что и сколько стоит.
Но все сложней, нелепей, как в кино,
И Рок, как шулер, смешивает карты…
Дворовый кот играет в домино
С бомжами, не скрывающий азарта.

Ночь облаками занавешена,
Ни звезд, ни лунного серпа.
Скулит судьба собакой бешеной,
Бездомна, призрачна, слепа…
Мой дом сжимается, сутулится,
До точки на одной из карт,
Что вписана в кривую улицу,
И опоздала на века.
И бесконечным многоточием
Летят дождинки на ветру.
И я, бежавший крова отчего,
Свои разлуки перетру.
Судьбу свою приму бездомную,
Дождем крылатым напою
И допишу свою историю
У бездны черной на краю.

То ли взрослых мы в детстве не слушались,
Иль тропинка досталась не та:
Все торопится горюшко в душу влезть
И, как тень, прилипает к стопам.
А вершины, что взяты как дважды два,
И порывы – изнанка страстей,
Не к чему уж повторно обхаживать,
Ветры в них холоднее и злей.
Приютить свое горе, как родинку
На плече, как наколку высот,
Да и жить по судьбе – по погоде мне,
И не ведать: куда занесло.

Не обернусь, не вскрикну, не сорву
Из памяти, как бусинку, слезу,
В миг перед тем, как слягу под траву,
Что ценно мне – я помню наизусть.
Где падали хрустальные дожди,
И битый тот хрусталь впитал асфальт,
Где прах родных – сокровище – лежит,
И ложь о них не распевает альт!
У песни злой [2] Кто злую песню распевает – о сплетниках (из римского права). – четыре языка,
И каждому наречию – Виват!
Пусть будет поздно к прозе привыкать,
Что в том, свершилось что, никто не виноват!

Вычеркни себя, перелистни,
Как страницу, вырви из души!
Жизнь ведь не забанить, точно стрим,
А судьбу, как вещь, не перешить.
Как нам всем не пелось, не спалось,
Там, где раздавались ярлыки?
Истина – обглоданная кость,
Кубиком бросалась не с руки.
Подмигнет Жар-Птицы ли перо,
Шапка ль упадет из рукава?
Слово, превращенное в нейрон,
Разобьется зеркалом в слова.
А пергамент выцветших страниц
Стерпит все, вместит, и Бог-то с ним…
Как зарок, смыкания ресниц:
Вычеркни себя, перелистни!

Так что ж луна? Во тьме кромешной
Мне руку хоть посеребри!
В Раю, в Аду иль где-то между
Мои танцуют снегири?
Сорвется летом ли, зимой ли
Мой голос до смерти земной?
Но, как патрон в чужой обойме,
Он распрощается со мной.
Что мысль? Всего лишь посвист пули,
Чуть слышный ветер у виска…
Как незаметно мы уснули,
Пытаясь истину искать!
Как вдруг нечаянно проснулись!
И в нежном свисте снегирей
Деревья не сломались – гнулись,
Не прекословили, верней.

Горит в ночи моя лампада,
Горит, да не коптит,
Иного света мне не надо
На сумрачном пути.
В пещерах темных, ночью длинной
Молитвенная песнь.
И пахнет масло в сердце глины,
И слышится: Аз есмь…
И нет ни боли, ни распада,
Лишь Благодать да тишь.
Горит в ночи моя лампада,
И ты, душа, горишь!