Владимир Журба - Снизу вверх

Около пяти. Повсюду, сладковатый запах «Мерло».
Странное помещение,
В котором кто – то писаниной, изводится.
Крутится неугомонное словосочетаний сверло.
И этот, кто – то всё ждёт,
Что вот срастётся, вот распогодится.

И она напишет. Пусть ерунду.
Что – то типа: «Привет, я, надумала встретиться».
Да, да. Не вопрос, конечно приду.
Через час, через годы или через четыре месяца.

Становится легче,
Отпускает измучивший сознанье недуг.
Формат А4, лекарство грозящее передозами.
Уже не враг, но почему-то ещё не друг.
Тот, который четверостишьями
Вынимает из сердца занозы.

Упрекаю себя в медлительности
И при том, торопя события.

Квинта дружбы!? Вот это длительность!
Житие, питие, соитие.

Кто любовь измеряет секстами,
Тот наверно бедняк умышленный.

Каждый здесь со своими сектами.
На поток, на потом, промышленно.

Каждый здесь, типа винтик круженный.
Деловой, занятой, предприимчивый.

Заблокированный, перегруженный,
распальцованно – восприимчивый.

Тесно связаны, сетью помазаны,
А «айфоны» иконами стали вам.

Щедро платим нефтями и газами.
Вот поднять бы из спячки Сталина!

Ну скажите. Зачем вам мессенджер?
Просто так, как у всех? Да мало ли.

Каждый здесь, как в плацкарте пэсенджер.
Со своими внутри шакалами.

Говори!… Пустыри безмолвные.
Слышь!? Да так, иногда, по мелочи.

Без приятельские, без любовные.
Нам и впрямь пообщаться не о чем?

Вилка, ложка, нож, стакан,
Шкафчик, кожаный диван,
Занавески, три окна.
Стул, ковёр, кровать одна.

Календарь, часы и градусник.
В рамке белой, белый парусник.
Полки, книги, над столом лампада.
Стойкое наитие, так надо!

Гордость за своё предназначение.
Свет внутри и звёзд далёких тление.
Склонность к миру образной поэтики.
Антиоксиданты, анальгетики.

Что ни будь, пусть даже, что – то вредное,
Доводящее, до полного беспамятства.
Воображенье б наше бедное,
Обогатило б уравненьями неравенства.

Дало б силы с думой давней свыкнуться,
Что идёт всё, как – то по сценарию.
Выпутаться, разогнуться, выгнуться
Рог поднять бы Македонскому и Дарию.

Кто, так сложно выстроил события?
Сотовую сеть причин и следствия.
От чего, такое стойкое наитие,
Что пора нам слать сигналы бедствия.

Чайник, крупный лист из Шри- Ланки.
Китель, три галуна, ромба узел.
Мелкие, но верные шажки,
К пониманию, какой я нужен музе.

К осознанию, куда меня ведёт,
Прадигма экзистенциальная.
Снизу – вверх, от полымя да в лёд.
Выгребем, хотя теченье свальное.

Возрастём! Пусть даже вышли возрастом,
За пределы общего забвения.
Собираю, но в итоге всё отдам.
Всё! Стихи, стихии, настроения.

В этом настоящем, что – то стоящем.
Мной, уже полтинные разменяны.
Но, что мне предложить вам? Что ещё?
Кроме, рифм, что мне затменьями навеяны.

Хороши ли, плохи? Скажут шёпотом.
Глянь-ка, экий, прямо весь из золота.
Поделись своим бесценным опытом,
Человек страны серпа и молота.

Всякий взгляд, на мне глубокою царапиной.
Слово на лице прочертит борозду.
Безразличие бы, не упало красной крапиной.
На мою нестриженную бороду.
Посмотри,

Бежевое кресло, заждавшийся папируса лист.
Авторучка, вязкая кровь чернил. Восемь.
Каспий, волны, юга – восточного свист,
В такелаже стоячем. Глубокая осень.

Не мечтается, не пишется, да и в общем, о чём?
Всё, как день: масоны, политика, нефть, безумие.
Почти взрослая дочь, уже не желающая стать врачом.
Будущее – затаившаяся мощь Везувия.

Как избавится? На бутылке «Jim Beam» роса.
Буря в стакане выпита, как море Аральское.
Ночи глаза, голоса, тёмная полоса.
И как в песне, впереди, что – то совсем не райское.

Да хватит тебе, себе – я давно не вру!
Сильнее иллюзий, упрямая твёрдость факта.
Зачем же, снова и снова писать берусь,
В течение очередного четырёхмесячного контракта?