Милена Макарова - Новая мифология

Все драгоценно так, что до последнего часа
Не отрекусь от жизни своей нелепой.
Золото дней моих – это нарциссы Грасса,
Запах лаванды, цвет ледяного неба.

Это – суровый контур гербовых лилий.
Это – Карта Сокровищ на скорую руку.
Это – слова, которые мы позабыли
Перед прощаньем навечно, сказать друг другу.

Так алмазы живут в кимберлитовой мгле,
Или корни деревьев в зернистой земле.
Так и радуга спит, обращенная в снег,
По которому тихо идет человек.

Так и скалы ночуют в объятьях ветров,
А волхвы оставляют один из даров,
Все тому же, кто вышел встречать снегопад
В кимберлитовой мгле, поглотившей закат.

Так и птицы навек улетают с земли.
Так рисует уход несравненный Дали.
Но деревья все пьют из подземных глубин.
И ушедший в закат остается один.

«Пламенеющей готики» имя
На ступенях заката растает.
Море замок песочный обнимет,
Или книгу перелистает

Это плачущей готики образ,
Пограничная глина и пена.
Золотые песчаные ребра,
Беззащитные темные стены.

Как перламутровая кожа лука
День горек и красив. По-своему красив.
Уход в себя. У небольшого люка,
Простые ощущенья загасив.

Как ритуал. А может, просто близость
С подземной жизнью бархатных корней.
Над теплою землей звучит «К Элизе»,
В прохладных недрах – эхо черных дней.

И зарожденье восходящих линий.
Инерция иль солнечный магнит?
Иль просто Жизнь? Пыльцой иль паутиной
Отмечен Путь. Иль тернием увит.

Демонический ветер разносит живое в клочки,
В колыбели качнется кусок бесприютного света.
Нет, Любовь не слепа! У нее – золотые зрачки.
Этим зреньем она спасена и навеки согрета.

Инкунабула чувств. Поклоненья пятнадцатый век.
Что висит на цепях? Да все та же бесценная книга.
Инкунабула чувств, от которых немыслим побег.
Как от крови, готовой сгуститься до цвета индиго.

Твое имя похоже на дом
Запредельный. А в доме – камин.
Здесь же рядом – часы подо льдом,
Никогда не измерить глубин.

Твое имя похоже на дым —
Часть дыханья. Свидетель тепла.
Дым с эфиром, иллюзий ряды.
Но касается время стекла…

Так и колокол может звучать,
И подарен уже карильон.
А на музыке – Божья печать
Или отблеск бесценных времен.

Прожилки мрамора в оцепеневшем дне,
В сосуде теплом спит бесценный сгусток,
В сосуде бренном – память об огне,
Углы породы – это слишком грустно.

Разводы холода. Не черный обелиск,
Не скорбный блеск, волнующий живого.
А лишь душа, сорвавшаяся вниз
С горящих склонов собственного Слова.

И снова он пополнил галерею,
Где на картинах – ночь перед сожженьем.
И вновь она захлопнула скорее
Ту клетку, где металось отражение.

И вот «оно», в себе объединяя
Два образа мучительной разлуки,
Ключи от бестиария роняя,
Протягивало пепельные руки.

От тарантула – унынье?
В пляске дергается тело.
То болезнь на латыни
И рожденье тарантеллы.

Черная печаль укуса
Проступает на лице и…
Каблуки гремят и бусы,
Танец, словно панацея.

Лихорадочная вера
Как цветок Средневековья.
Амулет движений первых,
Или сотрясенье крови?

Порожденный страхом танец —
То Европа в карантине.
Тихо ползающий глянец
По ажурной паутине…

Цветет подсолнух и рука горит,
Свеча Ван-Гога – классика безумья.
Мятежный воск космических обид,
Морская соль в безмерно ярком трюме.