Лера Шерман: Куколка-Вуду

Боже!
да столько противоречий
мне не унести.
бесконечность пройдёт по пути.
пусти!
пока не покалечила.
больше не стоять на коленочках.
ах, бедная наша Леночка…
в её-то годы у стеночки…
эх, лапочка…
откладывала денежки в баночку,
вот и сгодились.
да на кой же ты эти тапочки?..
белые…
да на кого же ты нас?..
красные…

Вот ещё! делать нечего!
поберегите печень!
вставай. туда прицелюсь.
– попадёшь?
– ну да, надеюсь…

Сдвиг. бунт.
крик. жгут.
не знал, что осмелюсь?
проверим,
кто дольше выдержит.
друг без друга вЫдышит.
… тридцать три, тридцать четыре…
выметайся из квартиры!
а лучше – из моей головы.
до случая, до поры,
когда снова вытащу гигабайт
воспоминаний,
да ещё прибавь
окончаний,
суффиксов, наречий,
отглагольных форм устаревших.

Вечность
скрипела тонкими пальцами.
шипела мне на ухо:
«это не считается,
то не получается»…
с неё, с твари, станется!
вышивает себе кресты на пяльцах,
морщит лоб, скалится,
исподлобья пялится…

А ты останься!
мне здесь темно, под батареей.
как в старом кино
лежу, чёрно-белая,
вялая.
и вопрос один —
кому ТАКАЯ
достанется?!
Знаешь,
а я бы всё враз переделала
в себе под тебя насовсем.
я же тебе и писала, и верила,
встречала, бежала, звонила, надеялась,
ничего не просила взамен.

А ты и целуешь,
как будто из жалости,
не знаешь, не чуешь,
что рядом осталась бы
и дальше с тобою лежать,
сны твои охранять,
смотреть на тебя и не спать,
голову на коленях держать,
баюшки-баю напевать…

Моя милая, это всего лишь ночной кошмар.
Не дыши так прерывисто в этой полночной мгле.
Да, ты в общем одна на этой тихой пустой земле,
Вымершей после тысяч таких, как другие, те.
Но исчезнет со временем страхов тупых угар.
Он придёт и потянет тебя наверх.

Он придёт – сразу станет легче дышать.
Ты в глаза посмотришь – и сразу всю жизнь поймёшь.
Ты по полочкам мысли свои, как архив, разберёшь,
Всю ветхую дрянь на вынос положишь в мешок.
Знает он, что можно и что нельзя.
Ты доверила сердце ему не зря.

Ты доверила ему робко саму себя.
Только властвует пусть не деспот, а мудрый царь.
Ты готова ему всю душу свою отдать,
Кровь сцедить и органы завещать,
Мысли все подарить и все в дар слова,
Лишь бы так же тепло посмотрел в твои глаза.

Лишь бы так же смотрел, обнимал да берёг.
Что за прихоть считать монеты, банкнот приход?
Дебет с кре́дитом, акций вести подсчёт,
Этих цифр кто разберёт итог?
Ну да, видимо, пошлый город скрутит, согнёт.
Свои правила вам обоим предъявит в срок.

Свои правила вам по почте – ругайте суд.
«Слёзы – это не алиби», – скажет тебе прокурор.
Твоя речь на защите, моя милая, имела фурор.
Ты в истерике билась и била фарфор,
Только show must go on,
Моя милая, тебя осудят, а, коль повезёт, и распнут.

Он взгрустнёт, может, даже уйдёт в запой.
Не неделю, на месяц… только наступит срок,
Когда вновь гиацинта распустится новый цветок.
Это жизнь, это, милая, главный урок.
Всё, что ро́ждено, рано иль поздно умрёт.
Всё, что умерло, новому место даёт.

Чувствую себя чьей-то property.
По кускам ломают и пробуют.
Одетую или же голую —
Был бы стабильный спрос.

Это ломка внутри серьёзная.
Это я у столба позорного.
Это мне как дорога торная.
Это словно терпеть до слёз.

«Так зачем же, – меня вы спросите, —
Вы корсеты с камнями носите?»
Только жизнь моя под вопросом,
А судьба – так сплошной кредит.

Я сама для себя несносная,
Голышом каждый день перед боссами.
И вот скоро уж пятая осень,
Как цветные не снятся сны.

Живу одна. дом, работа, метро,
как будто тебя и не было.
разделены километрами,
и, вроде, тебе так легко.
свобода – негласный укор.
её бережёшь беззаветно ты,
а до меня невдомёк.
может быть, моды поветрие,
может быть, мести щелчок.
закрыла себя на учёт,
чтобы подумать намеренно —
и тут же включился игнор.
в этой партии вёл алкоголь
где-то со счётом три-ноль.

а рубашка твоя раньше пахла тобой.
засыпала с тобой и дышала тобой.
повели на убой и заставили снять.
мне тебя не понять, но принять и впитать.
что за радость – по чужим кроватям лежать
да уюта не знать?
насрать.
мне на все наплевать,
но тебя обнимать
не могу.
далеко, не найду.
чем-то занят, я вру
для себя, что скучал.
не звонил, не писал.
не звоню, не пишу,
всё грущу и грущу.
не хочу больше так.
what the fuck?
полусухое натощак
отвлекает от тебя
в попытке забыться хоть так.