Von Seven - Служу Декадансу

***

С вятые с балконов сбивают ногой небосклон,
И дивную ночь над постелью кварталов расправят,
И боль в торжество двойников до утра переплавят,
И выльют в ночной Лиссабон.

Часы молчат, цветы вокруг божественно нетрезвы,
И духи разных качеств в ноги кланяются мне,
Я приду досмотреть эту драму на ветхой стене,
Когда аврора мою тень собой уверенно зарезала.

***

И з подреберья земляного наста в тишь чащобы,
Лесные ландыши теплеющую литосферу мнут,
Как главные хранители оставшихся от вечности минут,
Как секунданты, отстающие от счёта.

Мой Бог, что Ты во мне Своей душой предвидел,
Собьёт с поникшей головы густую соль,
То счастье, что Ты дал, испытывая страх и боль,
Бросается на шов окна, не дав себя увидеть.

***

Х ранит вечерний пепел белый подоконник,
К спине Твоего раба так наглухо прибитый,
В его платан на вырост насекаются молитвы,
Они так точно выверяют дозу разрешённой боли.

Не вознеси мне вслед лицо в один бросок,
Ты добрый дух, ты помнишь его много хуже,
Береза снимает всё золото мира в разбитую лужу,
Как ранняя, ранимая Софи Марсо.

***

Я целой новой жизнью между ослабевших ног зажат,
Ещё неначатой, но в главном подыто́женной,
Скрипят деревья новой, уязвимой кожей,
И предки тихо в ископаемых слоях лежат.

Но эту жизнь, не так уж нужную тебе верни мне,
И кровь мою возьми, коль сопричастного признал,
Адам ослабляет серебряный жгут, закрывает Еве глаза,
Ещё задолго до Христа и Паганини.

***

З везда Аделаида светит чудотворцам,
Берёт разбег соборным эхом первый расчехлённый лес,
Кресты на сельских кладбищах касаются щеки небес,
И подышать распахивают запотевшие оконца.

Укроет черепа и камни первая трава,
Тех победителей, что не дождались собственного чуда,
И в мо́роке глиссады сослан был стареющий Иуда,
Любовью заселять Христовы острова.

***

З вездопад разбивает закрытые наглухо двери,
Плащаницу Эгейскою солью полощет Эфес,
Сражённый греком кипарис еще не крест,
Качает близнецов прочнейшей колыбелью.

Небеса отстают от земли, циферблат проржавел,
На потерянных улицах некуда памяти деться,
Разбежаться в закат и до сломанной кости раздеться,
Там, где солнечный свет с Твоей кожи навеки слетел.

***

Г де кончается лето, там космос вселенский распахан,
Непрерывною бязью полей, от реки до реки,
Мы играли ладьёй Моисея в четыре сомкнутых руки,
Согреваясь в рассыпанном звездами прахе.

Схоронись ото всех, где пространство замкнулось в Евклиде,
Синусоидой пульса считает Харо́на толчки,
«Отче наш» мой сбивает прицел, но делает шире зрачки,
И я могу, что выросло во мне увидеть.

***

Е щё травой и водами не потянулась солнечная яма,
Еще цветы и камни не представлены навек друг другу,
Цветные рыбы водят циферблат часов по кругу,
Шершавого дна, как на коже французской карты Сиама.

Забирай побыстрей этот меркнущий, сотканный рай,
Там врезаются в корни в печали предтечи дельфинов,
Каждый раз Вседержитель целует им хрупкие спины,
Каждый проклятый раз. Сколько не умирай.

***

П ервый сброшенный лист над водой ее памяти просит,
И печаль переходит в сверхпрочное вещество,
Чья-то долгая тень всем своим теневым существом,
Вонзает кукурузный нож в несбывшуюся осень.

И в агонии сохнущих простынь повторы чего-то моего,
И тот Юрмальский берег длиннее своего обещания,
Корабельные сосны крестом переходят в молчание,
И если что-то есть еще терять. Его.

***

В той стране Никогда ничего не воротишь назад,
Занеси над опухшими лицами царственный посох,
Те бечёвки с руки высыхают до тонкости волоса,
И сшивают бутонам закрытые в коме глаза.