Мы кольца растеряли, не даря,
И песни раскидали по безлюдью.
Над молодостью — медная заря,
Над старостью… — но старости не будет.
1919
20. «Ты мне обещана, но кем — не знаю…»
Ты мне обещана, но кем — не знаю,
Но кем-то добрым и большим,
Когда я что-нибудь обещаю —
Обещаю именем твоим.
И если б был я хранитель стада,
Моряк, купец или земледел,
Я б отдал всё за трепет сада,
Где теплый лист на тихой воде,
Где ты читаешь, поешь иль плачешь,
О нет, не плачешь — то плачу я,
Где всё знакомо и всё иначе
И даже слезы — как блеск ручья.
Сейчас я скитающийся невольник,
Я вижу вокруг лишь сады чужих,
Но мне не завидно, мне не больно,
Иду уверенно мимо них.
И я забываю свои скитанья,
Чтоб память только тебе отдать,
Я помню только: ты — обещанье,
А тот, кто помнит, — умеет ждать!
1919
В час, когда месяц повешенный
Бледнее, чем в полдень свеча,
Экспресс проносится бешеный,
Громыхая, свистя, грохоча…
И когда над мостами в пролеты
Проведет он живую черту,
Прыгни сразу — и огненный кто-то
Вдруг подхватит тебя на лету.
И никто на путях незаказанных
Не прервет его окриком: стой!
Будет всё тебе в мире рассказано,
Если дух свой сольешь с быстротой.
Через степь неживую, колючую
Просвистит по ребру пирамид,
Перережет всю Африку жгучую,
В Гималаях змеей прозвенит.
Обжигая глазами сигнальными,
Прижимая всю Землю к груди,
Он разбудит столицы печальные,
Продышав им огни впереди.
И когда из-за сумрака мглистого
Очертанья стуманятся в ряд,
Заревет он раскатно, неистово,
Пролетев Вифлеем — Петроград.
Его след на полях чернозема
И в плантациях чая пролег,
В лабиринтах Европы, как дома,
На дорогах волшебный свисток.
Шоколадные люди Цейлона,
Позабытый огнем эскимос…
Провожают сверканье вагонов,
Вихревые расплески колес.
Чудо рвется из глотки со свистом,
Всем понятны сигналы его,
И мудрее его машинистов
Не найти на земле никого.
Август 1920
22. «Мне было ничего не жалко…»
Мне было ничего не жалко,
Я всё узнал, чрез всё прошел,
Но в полночь дерзкая гадалка
Мне карты бросила на стол.
Зеленый луч глаза мне залил,
Я понял: это будет здесь, —
Упали карты и сказали:
Дорога, женщина и песнь.
Я днями шел, а ночью снилась
Страна, которой в жизни нет,
Ты в ней моей дорогой билась,
Как песнь, звучала мне во сне.
Не помню — на Неве, на Ниле, —
Молниеносностью огня
Два долгих солнца ослепили
Дорогу, песню и меня.
Между 1913 и 1920
23. «Девятый вал угадывать нетрудно…»
Девятый вал угадывать нетрудно,
Когда валы проходят чередой,
Но не в стенах испытанного судна
Меня настиг неснившийся прибой.
Подобную кочующей медузе,
Он вынес душу к камням золотым,
Чтобы прозрачный драгоценный узел,
Не замечая, растоптала ты.
Между 1913 и 1920
ЖИЗНЬ ПОД ЗВЕЗДАМИ
Из походной тетради 1916–1917
Ночь без луны кругом светила,
Пожаром в тишине грозя,
Ты помнишь всё, что с нами было,
Чего забыть уже нельзя:
Наш тесный круг, наш смех открытый,
Немую сладость первых пуль,
И длинный, скучный мост Бабита,
И в душном августе Тируль.
Как шел ночами, колыхаясь,
Наш полк в лиловых светах сна,
И звонко стукались, встречаясь,
Со стременами стремена.
Одних в горящем поле спешил,
Другим замедлил клич: пора!
Но многие сердца утешил
Блеск боевого серебра.
Былое заключено в книги,
Где вечности багровый дым,
Быть может, мы у новой Риги
Опять оружье обнажим.
Еще насмешка не устала
Безумью времени служить,
Но умереть мне будет мало,
Как будет мало только жить.
1916 или 1917
Дрожащий не от боли — от испуга —
И раненую ногу волоча,
Снимал он под сочувственную ругань
Свою рубаху с потного плеча.
Угрюмый фельдшер равнодушно слушал,
Как бинт шуршал, и губы кверху гнул.
И он пошел, и уносили уши
Мелькнувшей смерти колокольный гул.
Читать дальше