Николай Панченко - Стихи — это то, что от жизни осталось... Избранное

В России плохо с мужиками,
Чтоб с головою Да с руками, —
И не одна война виной,
И революцией одной
Не оправдать —
тоска их съела:
Попробуй посиди без дела,
К беде Отечества спиной?!

Борцы,
Аскеты,
Сумасброды,
Земной презревшие уют,
Копают тупо огороды
И водку пьют
Или не пьют.

Их нет в искусстве, нет в науке,
Их запах выдрали из книг,
Чтоб внуки их
и внуков внуки
Учились жизни
Не у них…

Как спасти мне тебя
от знакомых, прохожих?
Не держать же, как пленницу, взаперти.
Уши голос воруют.
Даже запахи кожи
чьи-то ноздри уносят —
поди запрети!

Ты большая, как я, —
не укрыть за спиною.
Ты сильнее меня —
не надеть паранджу.
Крепостною стеною,
черной-черной стеною —
я любовью, как башней,
тебя окружу.

Тебя нельзя любить!
Я это понял скоро.
Тебе легко грубить
и глупо возражать.
Тебя держать, как покоренный город:
то в страхе, то подачками
держать!
Чужая ты!
Но как же быть с тобою?
С такой пустой, как барабанный бой?!
И я врагам
сдаю тебя
без боя:
им лучше знать, как справиться с тобой.

В буреломе
в егерском загоне —
выстрел, визг собак.
Уцепился бурый кабан за корень,
над оврагом повис на зубах.

Сходились охотники:
кто стоял, кто присел,
двустволку держа на весу.
А кабан словно колокол мертвый висел.
И было тихо в лесу.
Лишь солнце чуть теплилось в облаках.
Висел кабан на белых клыках…

Не волнуйся, маленький,
потерпи день-другой:
день — дугой солнечной,
ночь — дугой лунной.
Не волнуйся, маленький,
потерпи, мой умный!

Я немало прошел.
Вот последний бросок:
без привала
две ночи,
два дня.
Утром видел, как пуля
зарылась в песок,
двадцать лет догоняя меня.

Живу, как скворец
в скворешне, —
под крышей дощатый ящик
щелястый. И с миром внешним
общаюсь через стоящий
поодаль высокий тополь:
подводу ль услышу, топот,
как тополь тотчас прошепчет —
кто едущий, кто прошедший.
Летает ко мне скворчиха —
ворчиха, родная птица.
Нам порознь никак не спится,
не пьется и не живется.
Она залетит напиться
водицы и остается
в прославленной сим навеки
без мрамора и колонн
скворешне. Смыкает веки
и спит под моим крылом.
Сопит под моим крылом.
Сидит над моим столом.
А у меня — ни стола, ни кола,
потому и зовут меня Ни-колай,
потому и скворечник — щеляст и тесен…
Но есть
на весь мир одна
скворчиха
и пара песен,
когда улетит она.

Нет денег,
хоть и надо их немного…
А нам сегодня б выбраться туда,
где лес ладошками кленовыми
перебирает провода.
И над землей — вечерний звон,
как зов сердечный издалека.
Где небо черное,
как зонт,
пилот роняет с самолета.
Таруска.
Берег.
==Как во сне
и лес, и дом, приблудший к лесу.
Там нынче мелкой крупкой снег
шуршит по мерзлому железу.
Там все
в заботах о тепле.
Шаги — размеренны, негулки.
Лишь тень любви моей к тебе
там громко топчет переулки.

Жила гитара цвета скрипки.
А скрипка цвета не имела.
Она имела только звук.
Но цвет имела древесина.
И политура цвет имела.
Все было сделано умело.
Как все, что сделано вокруг.

Мы скрипку сделали из лука.
А что мы сделаем из бомбы?

А вот гитара цвет имеет.
А вот у скрипки цвета нет.
У скрипки — звук,
у скрипки — тело,
душа… Но разве это дело?
Душа — как «ах!», душа не дело
умелых рук.
Душа — как свет.

Явите мне природу света! —
причину первого поэта!

Гитара сделана из цвета.
А вот у скрипки цвета нет.
Она — как ты на брачном ложе,
а цвет — как кровь, как жизнь на коже
румянцем выступит — о, Боже! —
желаньем, страстью и стыдом.
А звук — как крик.
Все глуше крики.
Явите мне — природу скрипки! —
свидетели по делу скрипки,
стоящие перед судом…

Мы — свидетели в большом и людном зале.
Стены убраны, и поднят потолок.
Мы — свидетели
С усталыми глазами.
Каждый ищет в этом зале уголок.