Георгий Сомов - Hиоткуда в Hикуда. Предсмертная Лирика. В редакции Павла Г. Сомова

Хоть сто раз начинай всё сызнова,
Но кольцом замкнулись концы.
Смерть рождается в паре с жизнью,
Как сиамские близнецы.

Где находки, там и потерянное…
Бытие и небытие —
В двоеликости вечной материи,
Как в двуличной правде ее.

В бессонниц зуде комарином
подстерегаю я рассвет,
сгорая вместе с никотином
канцерогенных сигарет.

Ночь полирует окна лаком,
как отколовшийся базальт…
Я знаю: смерть – лишь взгляд из мрака,
безглазый взгляд – ее глаза.

Как ни стыди их – не отпрянут,
Как ни моли – не отойдут;
Как две зияющие раны,
Они тебя с собой сольют.

Смерть никого сама не ищет.

Вот такая, браток, незадача…
То ли с нами, то ли с кем-то еще.
По ту сторону, слышь, кто-то плачет?
А по эту – нигде не течет.

Сухо тут.
Сам, небось, это видишь.
Где и капнет, так только дождь.
Кто-то задницу чью-то лижет.
Кто в лежачего тычет нож.

Каждый занял сподручную нишу
И плетет в ней паучью сеть:
Ничего не видеть, не слышать,
Чтобы все, что надо, иметь.

Ну а мы с тобой, видно, придурки:
Не вписавшись в отлаженный ритм,
Озабоченные и затурканные,
Не о том, о чем все, говорим.

Мне спросить иной раз охота
подасфальтную мерзлоту:
По ту сторону ждет ли кто-то?
Ведь по эту – мы движемся в ту.

И казалось бы…
Да, казалось бы, что вопрос наболел для всех.
Только вот ведь какая жалость,
Что все это только казалось,
А на деле-то…
Слышишь смех?

Все идет и идет по сей день еще,
в зыбких тенях растаявших лет,
в снах моих – та самая женщина.
И в руках ее вышитый плед.

На нем вышито льном ее волоса,
как разгаданный ею миф,
мое прошлое, моя молодость.
Сумасбродства и буйства мои.

Будто знала она заранее,
что протянутся сквозь года
ожидание мое и отчаяние
от того, что не сбылось тогда.

Но тогда лишь стрела предчувствия
Меня била, как птицу, влет.
Ее не было.
Были лишь чувства к ней.
И надежда – она придет.

Я глядел то на Землю, то в небо глядел.
Я искал. И с ума сходил.
Ее не было. Просто не было.
Еще не было. А я – был.

Мне никто не давал обещания.
И кого обвинишь во лжи,
если время и расстояния
укрывали в себе ее жизнь?
Где та точка исхода из космоса,
куда мог бы отправиться в путь,
чтоб успеть коснуться волос ее,
чтоб успеть в глаза заглянуть?

Не во снах – опоздавших, теперешних.
А в огне отпылавших лет
взять из рук ее то доверие,
что легло сейчас вышивкой в плед.

Мне, наверно, подарит она его…
Может, с этим и в снах идет.
Не любовью, так верным товарищем
мою молодость мне вернет.

Девочка, игравшая в лапту…
Больше в эти игры не играет.
Жаль, ее не видел в пору ту.
Жаль, стоял тогда где-то за краем.

Впрочем, края у нее как будто нет.
Вопреки эвклидовым резонам,
девочка прорвала дымку лет
в окаянную какую-то бездонность.

Нет там ни окошек, ни дверей.
Нет туда ни доступа, ни входа.
Вещь в себе – для кантовских идей,
Черная дыра – для астрономов.

Отчего ж так тянет в эту даль,
Где – ни расстояний и ни времени?
И сквозная острая печаль —
блики собственного самосотворения?

Звезды осыпаются шурша,
в космосе свирепствует цунами.
И летит рожденная душа —
мотыльком сгореть в чужое пламя.

Может, затеплеется в окне.
Может, скрипнут, растворяясь, двери.
И в земной капканной западне
Расцветет к тебе ее доверие.

Улетело детство. И… лапта.
А разгадка женской ее тайны —
нежности святая простота,
познанная не умом – случайностью.

Той, которая и есть судьба,
кем-то где-то для тебя намеченная.
Женщина – земная ворожба.
Маленькая, с худенькими плечиками.

Пусть безбрежность всех ее пространств
стянется в единственную точку.
Может быть, хотя и странно это,
Этого она и хочет.

Не жалей, дорогая, сна.
Наяву ведь сны тоже снятся.
Между нами пока – стена.
Без тебя на нее не взобраться.