Руслан Гулькович - Вера в прозе и стихах

– Да, батюшка, слушаю вас.

– Если, даст Бог, останетесь живы, то подите, как будет возможность, в храм и восславьте молитвой Господа нашего, да свечечку поставьте, – погладив Саблина по руке, попросил владыка.

– Вы что, шутите?.. Мне, отец Серафим, отсюда уже не выйти. С такими обвинениями, как у меня, конец один – стенка!

– На всё воля Божья! Верить надо, сынок. Не отчаиваться и верить. Господь милостив.

– Что ж, слово офицера… Останусь жив – приду в храм. Давайте спать, батюшка, а то завтра трудный день, – негромко сказал Саблин и несильно пожал руку владыке.

– Вы идите, ложитесь… а я еще помолюсь, – ответил митрополит.

Утро заявило о себе скрипом открывающейся двери. В камеру вошли два солдата, вслед за ними – Реденс.

– Подъем! – крикнул один из солдат.

Комиссар подошел к нарам, на которых лежал митрополит.

– Доброе утро! – громко сказал Реденс.

– Доброе… если вы его злым не сделаете, – ответил владыка.

– Я?.. Ну, что вы. Надеюсь, вы дадите мне ответ на вчерашнее предложение?

– Конечно же, дам, товарищ комиссар.

– Ну-ну, гражданин Чичагов, какой я вам товарищ?.. Вы для меня враг! Так что у меня с вами один разговор! – грубо сказал Реденс.

– Хорошо, Станислав Францевич… Но я вас врагом не считаю, – негромко заметил владыка.

– Так… хватит любезностей. Итак, граждане враги народа, на чем порешили? – громко спросил Реденс, повернувшись к Саблину и Бублику.

– А нам нечего решать. Отец Серафим сам все решит! – ответил Саблин.

– Что-о-о?! – воскликнул Реденс и ближе подошел к Саблину. – Вы, советский командир… может, вы мне еще скажете, что тоже поверили в Бога?!

– И скажу! – твердо ответил Саблин.

– Это уже интересно! А ну, скажите! – усмехнулся Реденс.

Саблин посмотрел на Бублика, потом на митрополита и, переведя взгляд на комиссара, начал произносить слова молитвы, припоминая нужные слова:

– Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси, и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь…

– Замолчать! Заткнись! – кричал комиссар.

В это время Бублик упал на колени и стал, крестясь, кричать:

– Господи, помилуй! Господи, спаси! Спаси и сохрани нас!

– Ну-ка закройте им рты! – крикнул Реденс и сильно ударил Саблина кулаком в живот.

Солдаты подбежали и стали избивать офицера и парня.

Комиссар быстро подошел к нарам, на которых лежал митрополит, схватил его за ворот рубахи, приподняв, ударил и закричал:

– Это ты! Это ты, святоша хренов! Ты заставил их поверить! Как?! Как ты это сделал?! – тряся митрополита, злобно хрипел Реденс.

Владыка Серафим хотел что-то ответить, но сильный удар головой о нары заставил его застонать.

– Бросьте их! – крикнул солдатам Реденс.

Они оставили Саблина с Бубликом и подошли к комиссару.

– Осипов! Сходи наверх, скажи капитану Кузнецову, пусть приговор на эту гниду делает… Надо с ним кончать! – срываясь на крик, шипел Реденс.

Один из солдат ответил: «Понял!» – и быстро вышел из камеры.

– У вас есть десять, максимум пятнадцать минут. Подумайте! Еще есть время отказаться от своей бредовой веры…

– Господи, прости. Дай силы, Господи, преодолеть. Прости, Господи, – шептал владыка Серафим.

– Вот упрямый старик! Ты что, не понимаешь, что сейчас умрешь за свою глупую веру?! – кричал Реденс, схватив митрополита за одежду у шеи.

– Зло плещется в вас через край. Но моя вера не глупая, моя вера – это жизнь! Господь каждому воздаст за поступки его! – задыхаясь, говорил владыка Серафим.

– Закрой рот, поганый старик! Именно ты являешься отравой нашего народа! Скажи, что ошибался! Скажи, что вера – это дурман для людей! Я обещаю, тут же отпущу домой! Подумай о семье! – вне себя орал комиссар.

В это время в камеру вернулся уходивший солдат, и с ним явился капитан. В руках у него была бумага, которую он передал Реденсу. Они о чем-то пошептались, и комиссар громко зачитал:

– Постановлением судебной тройки НКВД согласно статье 58 пункт 10 Уголовного кодекса за антисоветскую деятельность, выражавшуюся в проведении глубоко законспирированной работы среди церковников, ставящей своей целью возрождение монархии, гражданин Чичагов Леонид Михайлович приговаривается к высшей мере наказания – расстрелу!

– О, отец Серафим, вы, оказывается, глубоко законспирированный шпион! – сидя на полу камеры и сплевывая кровь, усмехнулся Саблин.

Комиссар повернулся к конвойным: