Алёшка Емельянов - Желтеющая книга

возрадуясь крови и мертви.

Родители пиками клювов

открыли предсмертную дверцу

так жутко, позорно, безумно

собаке, что съела младенца…

Упавший снеговик

Мешки с листвой – упавший снеговик,

среди монет златого назначенья.

И не был слышен выстрел или крик,

слова прощания, заветов и прощенья.

Упав в раздоль, взирает в стену, ров,

лежит в тиши смиренно, бренно, молча,

роняя желть, как слёзы, пот и кровь,

даруя ветру нитки, кожи толщу.

Он ждёт дождей. Но в них он не умрёт.

Он примет всё: пинки, собачьи брызги.

Слегка раскрыв почти невидный рот,

уныло дышит, чуя смерти риски.

Провисли складки прямо на боках

во дню погожем и осеннем, чётном.

Внутри него, как в людях и богах,

зелёный лист, что делает не мёртвым.

И вот уж им закончена борьба.

Упал от бурь иль тяжести суровой.

Он снега ждёт, чтоб с ним сравнять себя,

и потеряться в белях и сугробах…

Лучшевсяшная

Между фригидных, напудренных, глупых,

тысяч иссохших и влажных вагин,

с духом лентяек, тупиц или трупов,

с пафосом девственниц, мудрых, княгинь,

склонных к изменам, безумью, конфликтам,

милых дурнушек, бесплатных шалав,

девочек, женщин, стреляющих сквиртом,

гонщиц, что мчатся без страха и прав,

всепозволяющих, дев-недотрожек

и угождающих крысам, быку,

тех, коим надо плеть, ругань и вожжи,

и нимфоманок, что вечно текут,

бойких давалок и рьяных алкашек,

старых, бездарно одетых, кривых,

и безответных, грязнуль, замарашек

и исхудалых, пустых и больных,

дивных на вид, но беспутных и серых,

вечно кидающих слог поперёк,

с совестью мутной и тёмной, нецелой

и с кривизною поступков и ног,

хамок, рабынь, бестолковых, растратчиц

и бесконечных рожениц, и сук,

самок без племени, баб, неудачниц,

ярых любительниц ссор или мук,

схожих на лица и цену, и мысли,

жадных на речи и воду, пятак,

ищущих выгоду в людях и числах,

не отдающих от сердца, за так,

алчных, бездетных иль мамок, и только,

члена страшащихся, родов, труда,

с запахом тухлым, безвкусным и горьким,

вечно сующих свой нос не туда,

скучных и знающих цену лишь шмоткам,

тяжких энергией, словом, рукой,

кто из некрашеных ниточек соткан,

кто не умел вдохновляться рекой,

скромных, хитрющих, сырых, ядовитых,

ищущих принца коровьей душой,

мужем, самцами и жизнью побитых,

тёток с фигурой безвольной, блажной,

девок с лапшой на ушах и под скальпом,

тех, что уму интересны лишь час,

и даровитых, но ссученных явно,

я отыскал лучшевсяшную Вас!

Катаклизм

Трагичный пейзаж на просторе понуром:

скелеты без пуль и бесплодье дерев,

погибший олень с провалившейся шкурой,

у мёртвых, живущих наличие плев,

ленивые пчёлы, худые ручьишки

и лысые пастбища, рост сорняка,

на живности линька, какие-то шишки,

кроты всё изъели тут наверняка,

и вся земляника в размер помидоров,

нечастая зелень давнишних лугов,

фурункулы сотен и куч мухоморов,

беззубые волки, а скот – без рогов,

все черви засохли, воды не познавши,

и стали гвоздями, винтами в земле;

бессчётье голодных, гниющих и павших,

стволы в вытекающей, пенной смоле,

паучьи развесы трофеев и тюля,

кровавые капли средь игл травы,

пуховые клочья на ветках июля,

и кто-то гнездится в костях головы,

отпавшие клювы пернатых солистов,

как семя подсолнуха средь тополей,

и силищей веет какой-то нечистой,

отсутствие смысла и родов, дождей,

в болотах густеет вонючая тина…

Предвестия мора. Бичующий рок.

Но всё же среди преужасной картины,

средь мусорных дюн колосится цветок…

Городская рыба

По жёлтой чешуе сырой, огромной рыбы

шагаю в темноте и чищу, будто нож,

её шершавость, тон и спину, что как глыба.

Не ведал я вовек таких златых порош!

Вот так за ней плыву средь водорослей, веток,

темнеющей воды и ярких светлячков,

подростков и мальков, и норок, слизней, клеток

и старых черепах, песка, камней, рачков.

Куда она несёт? Нырнёт в какую бездну?

В какую сеть иль пасть внезапно угодит?

Кого проглотит вмиг коварно или честно?

Иль кто в неё гарпун прицельно так вонзит?

Ну а пока везёт, стремит, кружит, петляет.

Секунду не стоит, ни дня не замерла.

Живёт она в миру, изрядно вдохновляет,

печалит, веселит и учит, злит меня.

И как бы трудно с ней порою не бывало,

я видел жизнь, края, порой и небеса…