Наталья Метелица - КАПЛЯ В КАПЛЕ. Стихи

Не прощенное, черное, скверное.
Тени стали без рук и без ног.
Солнце плоское – желтое блюдечко.
А затем – колотушкой в висок.
И простилось – да лишь на минуточку.
Только тут бы – и век не помог.
…
Раньше было иное солнышко.
Приходила иная ночь.
И душа той растратой не мучилась.
И не ведала, что превозмочь
Проще горе какое при случае,
Чем СЕБЕ отпустить и помочь.

Твои глаза искали в той картине
следы моей рассерженной любви,
но… даже сердится она отныне
искусственно —
в границах головы.

Лишь сердце истинно!
Но нежной безделушкой
оно устало будоражить пульс.
И мир растраченный крадет себя и душит,
стекая в воск метаморфозных чувств.

Уходят от людей
последние секунды.
Перестают играть
друг с дружкой облака.
Они всё больше в плач,
предчувствуя, что будет
с планетой
лицедейства и греха.

А мы идем в стихи,
как будто понимаем,
что, если промолчать,
закончимся навек.
Наверное, поэт —
всегда рожденный в мае,
но только если в мае
сыплет снег.

И снова верим в то,
что мы здесь не случайно.
Что мы еще могли б
спасенье заслужить.
А если не судьба
вернуть душе начало,
то завещать планете
миражи…

Радость не мерена, горе не скормлено.
Свет присягает греху.
Если бы радость являлась уродиной,
Тоже отдали б врагу.

Так и живем на распутье сознания:
Крест свой другому всучить.
Только никто не умеет заранее
Мудрость от зла отличить…

Всюду уже мерещится
Белый, но – крашеный свет.
Смоется ли, отбрешется,
«Да» отделив от «нет»?

Пахнут враньем декорации.
Пахнет и сам человек.
Кто-то уже собирается
В белое красить с н е г…

Я из сквера уходила пьяной —
Будто выпила голодный день.
А поодаль трезвый бомж романы
Разрывал повязкой для колен.

Он вчера дочитывал – я знаю.
Видела его повинный взгляд.
И теперь с опаскою глотаю,
Что не в силах высказать назад.

…Для каждого – улыбка напоказ.
Сиреневой прохладой станет вьюга.
И люди, разоряя тонкость слуха,
утонут в клоунаде пышных фраз…

Но страсти отбушуют. А потом?!
Захочется вчерашней – чистой – муки?
Наковыряться праздником друг в друге —
и выплюнуть друг друга тем же ртом…
могильным послевкусьем рифмы-суки?

Соленая исповедь
падала в пресные воды —
и думала вволю напиться
святым пониманием.
Но пресные люди
изгадили храм тот заранее.
Вода – не вода,
а всего лишь чужое болото…

Нет в этой песне соленого моря.
Ноты не ведают к ним состраданья.
И по любым кривотолкам названий
просто выходит —
с о л е н о е…
Вровень
с горьким, и кислым,
и острым, и сладким.
Только б не ровненько_____
Лишь бы не пресно.
Море само разольется для песни,
как бы его ни скрывали тетрадки.
…
Сам для себя ты порой не заметен.
Недоразгадан.
Соленый – и только.
Но поменяй гардероб на иголку —
Ты разновкусен,
Ты многоцветен.

Не жмите лапу перед тем,
как сердце вынуть
и выбросить
(от просто так)
толпе,
давно объевшейся…
Звериную картину
не разобрать
по косточкам —
жри… пей…
доверие
бегущего навстречу
и преданность
ползущего вослед.
И в этот,
до икоты сытый,
вечер
вы жмете лапу —
жребием
на смерть.

Невесомо. Нежно. Чисто.
Мама. Руки. Божество.
Где-то слёзы пианиста
Льются нотами.
Живой!

Но внезапно тяжелеют
Вдохи, песня, мама, бог.
Воздух!
Воздух!
Багровеют
Сны в пеленках.
Умер.

Вдох!

Канифолевое где-то.
Нету мамы. Нету слёз.
Стены с воплями квартета.
И замо’к – как верный пес.