Владимир Аристов - Открытые дворы. Стихотворения, эссе

брызги растут вверх к уровню-нивелиру
земли

Пресная вода
пресная
сквозь нее на юге вспышка белого
облачка
магниевого завода
добывшего немного
соли моря для земли

Ты включил кондишн на полную мощь

Чтобы мысли все заглушить

Ан доносится откуда-то сотый твой анекдот
от которого антидота нет

Всё в посольстве по-советски сложно и необычайно
светло

говорят пиши бумагу даже по трафарету
подложенному поперек

ты хотел хоть одним глазком в будущее
заглянуть
но оттуда кто-то заглядывает сюда

срок подписи твоей иссяк и истек

юго-восточнее Азии здесь можно
жить
если б был воздушным твой позвоночный столб
а не то, что ты на нем застыл
на столпе

боль твоя спеленута в местный пресный хлеб
ты бы мог пережить и ее и избыть
но избыток зрения твой бежит во все
стороны здешних мест

шумным холодом ты все соринки
с пола прогнал
все равно за окном необыкновенно тепло

и стеноз сжал вас всех
в одной небольшой
стране

и за краткой подписью
видится лишь ее рука —
не хотел, а приходится кратким быть
как Магдалина Борисовна
что нюрнбергский весь протокол
запечатлела птичьими
стенографическими значками
только пальцы ее тогда на светлой стене
повторяли щепотью
шероховатое то движенье

но тебе сейчас не на те пальцы
тонущие в прошлом
смотреть
воротиться хотя б невидимым в свои края
но жаль здесь себя потерять
и на мировой твоей гармонии
кто-то другой играет там
за твоим окном

воротиться бы в юность и
набравшись сил
побежать бы отсюда во все стороны жизни

выйти б наружу за холодом
пока не утратилась вся подпись твоя
и чернила для белил этой стены
еще в памяти есть

…перелицуют пальто

это подсветка высотки
точные гостиницы «Украины» края
тот нежный отверженный
сверхосенний свет

где-то в 50-х
перелицовывали пальто

также но навзничь лежала
плоскость обнажена
темная а с изнанки
светлый свет

и в пальто перемещенное
перелицованное лицо
словно с зари на вокзал

все-то меня не отымут
и не отпустят меня
лиц безымянных значенья
шепот тихий камей

каменных лиц имена

на той стороне Садовой, прямо
на той стороне

лица ночные лицую
глажу пламенный камень
и дорогие глаза

бедное наше всемерное
схваченное светом осенним, высотами
не перелицованное лицо

Волейбол белой ночью
гипсовые ваши тела
задержались в воздухе

Хоть завтра да сегодня уж
на завод снова

пусть даже срежут
процентовки
порвется стружка
в токарной мелочи

но здесь в горячей посвященности
в такое
бытие
Где повторенье без изъятья

на капли алкоголя
жизнь пока не распадется
на скамье оледенелой —
верные тела, оставленные в белом воздухе
без ночи без уничижающего
сна совсем

Отшумевшие аплодисменты
В памяти опали, как листва
Где же рощи рук,
Что дарили шум

лишь за то, что я актером
вызвал или вызволил другого
Лоб его и голос или локоть оголил

Перед жаром всеслепительной и беспощадной
рампы

Лишь за то был дорог вам и мил
Что в себе открыл я жизнь иного

и четверть жизни в чужих лохмотьях проходил
сам френчу ношенному уподобленный немного

Но на сцене иногда думал
вот вечер кончится
выскользну из зрительской толпы
и неузнанный под звездами,
видя вас как одного огромного со стороны,
пойду один
в несминаемой своей одежде

Плавающие слева иль справа

сплавы их листьев
на лацканах

металлических
Объемы их объемна их
славы их глаз
листва живая

не говорили их глаза
но порознь каждый
жили
глядел и уходил
не уходил
в свою сторону света
света пролетающего за черным окном