Владимир Аристов - Открытые дворы. Стихотворения, эссе

Аркадий, можно ль найти ненужный
какой-нибудь в мире предмет

но не дается
все у нас приспособлено
все вокруг сподручно, все под рукой
все говорит и о том, и о сем
все задает не вопрос, а ответ
не обнаружить совсем постороннюю лишнюю
вещь – это был бы ковчег для тебя

но все они сочтены
все подшиты для дела
все пущены в ход или в рост

нет ни щепочки, что была бы ненужной
кому-нибудь
но где – для тебя?
ты бы создал ее сам в своесильном
зрении, ты бы ей удивился
но для удивленья теперь —
нет-мир без тебя

тише и тоньше сейчас
словно бы все
лезвия слез своих обнажили
но все же оставили мир без надреза
и некуда закатиться, исчезнуть невинной вещи
все они, все они здесь,
сочтены

вижу, лишь легкая краснота
на месте том, где стоял ты
но через такой порез
не произойдет ничего

мы соберем, собираем к себе
всех, кто летел над настурцией
всех кто
по ту сторону ранки

Когда забытый Фирс
раскроет окна в сад,
полный цветущей сакуры
и ребята, – целый их отряд
не пионеры, нет – бой-скауты
подойдут к нему с цветами в руках
дети самого интернационального состава
и самая многонациональная девочка
(«бой-баба» как кто-то произнес о ней в отряде)
набравшись смелости произнесет:
«Спасибо, дедушка Фирс,
спасибо, что для нас играете
столько лет и играете на все сто
что ты не гонишь
природу в дверь
а для нее распахнул все окна
мы часть природы той, что вам и не
снилась
в том прощальном сне
мы аплодируем вам» и все захлопали
даже листва из сада
позабыв состав
захлопотала
и листья и/или лица детские друг друга отразили

Над головою крымцев пролетел болид
Поболее телячьей головы
Светилось в нем и видно было опытное поле
Делянок не было
Лишь виноградарь в белой шляпе
С немыслимыми ласковыми глазами
Звал сюда отведать
Неземного вкуса
Вина

Когда ансамбль «Битлз» выступали в
Древнем Риме
То ор стоял такой, что стыли жилы
Вдоль Колизея был расставлен караул
Вдруг пронеслась пустая колесница с обломком
колонны от триумфа
Все отвлеклись на миг
Как будто знáменье
какое-то
На миг застыли все
Все звуки вдруг попадали
как ласточки
И даже певший смахнул
кровавую пену
С медной гитары
Толпе и себе под ноги

Песок со снегом.

и земля с песком.

«Солнцево».

неподвижная тень собаки.

Бутыли опустошенные на мерзлоте.

Шаги.

Слюна рвется, как дратва.

И ничем не прикрытое солнце.

Все под голубыми одеялами вагонными
С улыбками разной стойкости
Витают в своих небесах.

Сон повальный нас всех поразил
Кажется, не может быть направленья во сне
И все же
Ледяная всем предстоит стрела.

Однорукая жизнь маячит
Милосердия просит, и мы
Отдаем ей то немногое, что у нас есть во сне.

В заполненном зале
Когда в нестройный оркестр
Голый голос вошел
То не дали ходу ему
Трижды пропел мобильный
в чьем-то нагрудном кармане
несколько раз пролилось
золото флейты
меж обесцененных лиц
стало не денег жалко —
но объявилась откуда-то жалкость денег
и всеобнимающая жалость к деньгам

Когда родители мои
вступили в этот поезд
я понял, что я не весь
себе принадлежу
То есть есть часть моя иная
невесть откуда ни возьмись
что нас в единое соединяет
два рельса стянутые невидимы
или незримы под вагоном
Два города не одиноки, хоть одиноко в них поет
невидимое радио

Всегда он думал – с детства – почему-то,
Что Будапешт и Бухарест – одно и
то же
Но ты попробуй-ка скажи о том
румыну,
Попробуй венгру
Ведь их соединяет только лента плоская
Дуная
Да и то не через каждый город
он еще возьмется проходить,
Словно коммунальный коридор
Деля квартиру надвое —
С одной стороны спальные комнаты —
С другой сама улица
Полная, наверное, потому что не видно
за каменной стеной,
Одиноких звезд, соединенных людей
Слушающих иногда радио
В пол– или в оба уха
Но все же лента песни стелется меж них