Владимир Роберта - Маленькая капелька в океане чувств. Стихотворения

Скорбный дождь
рыданье покатил по крыше.
Где ты, моё счастье?..
Тише, сердце,
тише.

1967

– Что же вы сделали?
Вы наступили на сердце,
упавшее с чистого неба.

– Да это красный листик,
сорванный с дерева ветром.
– Нет,
это сердце.
Смотрите,
как оно бьётся.

Листик вздрогнул…
и…
умер,
втоптанный в липкую грязь.

1967

Два тела – одно у другого во власти;
Два тела, обвитые узами страсти;
Два тела, с огнём ошалевшим в груди.
Нет прошлого, нет ничего впереди,
Нет будней, нет бед – только праздник объятий,
Безумный, как лавой вскипающий кратер.
В нём властвует мудрая Тайна Начала,
Стыдливую скромность в нём жизнь развенчала,
В нём сладко паденье, в нём горько величье,
В нём нет равнодушья, в нём нет безразличья,
В нём счастье, над всем одержавшее верх,
В нём самый святой, самый праведный грех,
Которому слов, объяснений не надо,
В котором нет лжи, отравляющей ядом,
Которому бог – наслаждения стон.
Над ним нет законов. Он – Высший Закон.

1967

День
взял на руки Солнце,
пронёс его над Землёй…
и подарил Вечеру.
А Вечер
не удержал Солнце,
уронил его;
покраснел,
стыдясь такой слабости.
Солнце,
ударившись о край Земли,
разбилось;
кровь его
растеклась
по всему горизонту…
и впиталась в Землю.
И Земля
стала почему-то фиолетовой.
И Небо тоже.
Ночь раскрыла ладонь,
рассыпая Звёзды,
голубые,
как День.
Она вынесла на руках Луну,
розовую,
как Вечер.

Это
День голубой,
это
розовый Вечер
фиолетовой
сделали Ночь.

1968

Что, облако,
слоняешься по небу голубому?
То примешь вид
верблюда надменного,
и думаешь,
что можно тебе своей персоной
и солнце заслонить.
То, расправляя пышный хвост,
гуляешь индюком,
закрыв полнеба,
и думаешь,
что в мире тебя важнее нет.
То вдруг ты —
крокодил,
фальшивой пастью пугающий ярчайшее светило.
Но ветер дунет —
и вот уже змеёй
ползёшь
и к солнцу тянешься,
стремясь его ужалить.
А иногда
прикидываться можешь
и добреньким слоном…
или кустом сирени.
Но своего обличья не имеешь —
всегда ты быть готово,
кем быть прикажет ветер.

1968

Похорони меня
в глухомани
своей души.
Похорони меня.
Свежим снегом
могилу мою припуши.
Похорони меня.
Ярким солнечным светом
могилу покрой.
Похорони меня.
Все несчастья твои
унесу я с собой.
Похорони меня.
Пусть могильный мой холм
будет нищенски строг.
Похорони меня.
Положи только камень большой,
чтобы встать я не мог.
Похорони меня.
Усмехнувшись,
одну лишь слезу урони на краю.
Похорони меня.
И один нераскрытый цветок
положи на могилу мою.
Похорони меня.
Чтоб на снежной груди моей
был он от смерти храним, —
похорони меня, —
согревай его вечно
дыханием тёплым своим.
Похорони меня.
Похорони меня.
Похорони.

1968

Ничего не требуя, не ворча,
Мне себя отдавая, горела свеча.

Горела так трепетно, грустя и смеясь.
А на улице дождь. А на улице грязь.

Сгорела свеча… Но всё так же дыша,
Над смертью её пламенеет душа,

Дрожа от волненья, грустя и смеясь.
А на улице дождь. А на улице грязь.

Сжимаются чёрные пальцы в замок.
Но, вырвавшись, снова горит огонёк,

Дрожа от волненья, грустя и смеясь.
А на улице дождь. А на улице грязь.

Уж небо светлеет… И вот из-за туч
Прорвался ликующий солнечный луч;

В окно заглянул и спросил: «Что у вас?»
Огонь улыбнулся и, вздрогнув, погас.

1968

Пробрал меня ветер до самых костей.
Пришёл я домой и улёгся в постель.
Спокойно текла моей крови река…
И вдруг я почувствовал рядом врага.
Во тьме затаился невидимый враг —
Окутал меня одиночества мрак.
И мне говорит он: «О, мой господин,
Сейчас мы с тобою один на один.
Доверься – тебя никогда не предам.
Входи в одиночества сумрачный храм.
Чтоб спрятаться сердцу, есть мгла и гранит,
А душу – тоска ледяная схранит.
Пусть ветер завистливый бьётся в окно,
Никто не увидит нас – в храме темно.
Выкладывай всё, ничего не храни,
Никто не услышит нас – мы тут одни».
Вошёл в его храм я. И будто ослеп.
Сказал ему: «Это не храм – это склеп.
Боюсь я тебя и твоей темноты».
А он мне: «Не бойся, ведь я – это ты».
Так больно сдавил моё сердце гранит,
Горячую душу тоска леденит.
И я заметался, как пойманный зверь,
Ищу темнотою укрытую дверь.
И враг мой сказал: «До чего ж ты горяч.
Тебе тяжело – ты немного поплачь».
Взглянув в темноту, я ответил врагу:
«Я плакать от боли своей не могу.
Могу, забывая про гордость и стыд,
От счастья заплакать, по-детски, навзрыд».
И враг отступил. Всё же, мрачность храня:
«Бываешь ли счастлив?» – спросил он меня.