«Я умер вчера, мне было три тысячи лет…»
Я умер вчера, мне было три тысячи лет.
Прожив сорок жизней, пройдя все земные дороги,
Как вы выбиваетесь в люди, я выбился в боги,
Поверив в добро, мотыльково стремился на свет.
Я стал этим светом, звездой путеводной, огнём,
Пылающим сердцем, готовым вобрать все печали.
Но зла и потерь стало больше, чем было вначале.
Я больше бы пользы принёс, если б стал фонарём.
Тогда я стал бурей, весёлым безжалостным ветром,
Раздувшим пожар, погасившим во мраке свечу,
Под стать потерявшему сердце и ум силачу
В порыве безумном сметая миры и планеты.
Потом я смирился, оставил былые мечты.
Бродил в облаках по тропинкам, как горное эхо,
Стал шорохом трав, колокольчиком детского смеха,
Черничной росой на прозрачном крыле стрекозы.
Я был уже древним, минуло три тысячи лет.
Вернулся к началу, пройдя все пути и дороги.
Не зная ни счастья, ни смысла, больной и убогий,
Стал камешком острым, случайно попавшим в штиблет.
В то утро я был как холодный и липкий туман,
Ползущий ужом по булыжникам узеньких улиц.
На краешке крыши, от счастья и страха зажмурясь,
Ребёнок мечтал, как нырнёт в голубой океан
Небесных зверей и погладит всех облачных зайцев,
Кудрявых овечек и тучных пушистых котов.
Я к роли Хранителя-Ангела не был готов,
Но кто-то же должен хранить непосед и скитальцев!
Мне было легко, я смеялся светло и беспечно.
И смыслом, и счастьем наполнились серые дни.
В могуществе мало кто может тягаться с детьми.
Нас двое. Ребёнок и древнее, светлое, вечное Нечто.
«На диджериду ветер не обрывает фраз…»
На диджериду ветер не обрывает фраз,
В лунном волшебном свете листья танцуют джаз.
Сонным совиным глазом тускло глядит фонарь,
Свой начинает морок Лунных Часов Звонарь.
С каждым ударом время чуть замедляет бег,
Город поднять не может отяжелевших век.
Сотни ослепших окон – чёрных паучьих глаз,
Липкие сна тенёта – сладкий наркоза газ.
Патиной сна на листьях светится зыбкий тлен,
Самых бессонных нынче ждёт сновидений плен.
Стрелки на циферблате, шустрый песок в часах,
Угомонился ветер в дремлющих парусах.
Время остановилось, времени больше нет.
Если б не этот новый лунный зелёный свет,
Город проснулся б прежним.
Снова часы точны.
Вместо Людей с постелей встали Ночные Сны.
Так, пробудился юным древний столетний дед,
Видевший сон, как в детстве гонит велосипед.
Двое парили в небе (те, кто во сне летал),
Кто-то на тёплой крыше стих о любви читал.
Кофе с горячей сдобой, липовый чай, блины —
Всё, что любили Люди, всё, что так любят Сны.
Мамы читают сказки вслух для своих детей,
Сны закрывают глазки, смотрят всю ночь людей.
Под дырявой крышей спаленки
Сон тревожный видит маленький.
Взрослые грозят бедой —
У кровати таз с водой.
Доктор тюкал под коленки,
В глаз светил и мял живот:
«Что ж, лунатики нередки,
Подрастёт и всё пройдёт.
Закрывайте окна, двери;
Опасайтесь стрессов, крыш.
Робкий, тихий и несмелый,
Но вполне земной малыш».
Пролетая меж планетами
Длиннохвостыми кометами,
Ищут звёзды безутешные
Потерявшихся детей.
Позабыв свои халатики,
Босоногие лунатики
За хвостом родных комет
Мотыльком летят на свет.
Мама снова будет хмуриться:
Лунный кот увёл на улицу
Погоняться босичком
За фотонами с сачком.
Подоткнула одеяло,
Чтоб не выпали из гнёзд,
Мама нежно прошептала:
«Млечный путь – для взрослых звёзд.
Завтра мы нарядим ёлку,
Лунный кончился сезон».
Дует ласково на чёлку,
Прогоняя страшный сон.
«Ты так устал, что бросить всё готов…»
Ты так устал, что бросить всё готов:
Работу, дом, семью, друзей, врагов;
Придумать себе множество миров
И в них укрыться.
И в каждом мире обрести свой кров.
И развести цветы, сады, котов.
И радостью быть полным до краёв.
И сном забыться.
В котором ты увидишь, как туман
Укутает людей, ежей, дома,
Чтоб не сошли от жизни той с ума
И ждали чуда.
И на горе случайно свистнет рак,
И снова ты окажешься дурак,
Себе не брат, не друг, не кум, не враг.
Мир жив, покуда
Читать дальше