Артем Тихий - Первый Всадник. Раздор

И смысл старых слов такой.

Но даже средь её просторов,

Есть место проклятой земли,

Едино мнение, нет споров,

То есть пустыня, и внемли,

Она запретная для рода,

И предки тем её сочли.

На юг коль путь себе избравший,

И от домов уйди людских,

И коль ты месяцы шагавший,

То оказавшись в гранях сих,

Средь бесконечности утонешь,

И средь костей умрёшь чужих».

– «Дороги Nelm ». Руберд из Фрайн-Эрлум.

Haal Mirn, railen Ist Mar.

О Haal Mirn, в себе таящий,

Истоки ярости огней,

О ты «Песок», людей разящий,

О бесконечность ты, «Морей»,

Ты заключил в себе понятье,

И смертных ты палач мужей!

И ты «касания» желавший,

И словом railen наречён,

О край ты мёртвый и пылавший,

В объятьях солнца и вручён,

Был нрав жесткости и смерти,

И чувств иных вовек лишён!

А Ist «Граница», что пытался,

Сей край достигнуть и пожрать,

А Mar есть «Время» и казался,

Столь бесконечным, что печать,

Конца есть чуждое явленье,

И то обязанный ты знать.

Хоть даже вечность озирайся,

Пытаясь жизнь здесь отыскать,

Но не найдёшь, как не пытайся,

Песок лишь выжженный, и ждать,

Лишь чуда проклятый, но чудо,

Прав не имеет здесь, дышать

Уж не способный и сгоравший,

И проклинающий судьбу,

Как до тебя десятки, павший,

И завершающий борьбу,

Уж лучше смерть чем си мученья!

Оставь надежду и мольбу.

И лишь потомки кожи чёрной,

Сюда посмевшие войти,

В пустыне сей живут просторной,

Их караваны, но пути,

Избрать не смевшие в глубины,

Оазис дом их, не уйти.

В веках назад теперь вернувшись,

Во час племён, не королей,

До Эры Третьей, где сомкнувшись,

Ряды отважных и людей,

Секреты бронзы где узнавши,

Терзали братьев и зверей.

В веках назад теперь вернувшись,

Где даже письменность не знал,

Годов нет счёта, оглянувшись,

В года забытые, сказал,

Пустыня мёртвая. Но кто-то,

Песков средь выжженных ступал.

И не тропой людской шагавший,

Так далеко им места нет,

И посох он в руках сжимавший,

И даже солнца свыше свет,

Не есть преграда иль мучитель,

Зачем бредущий ты? Ответ

В песках сокрытый и отныне,

Его узреть достойно нам,

Столь далеко во той пустыне,

Что не достичь вовек сынам,

Из рода смертного, есть место,

Что чуждо времени чертам.

Один бархан там остаётся,

Сквозь бесконечности веков,

И ветер стихший, не коснётся,

И не круживший средь песков,

Он словно умерший у грани,

Нет змеев здесь, нет пауков.

Нет жизни всякого явленья,

Лишь солнца жар во небесах,

И пусть сменялись поколенья,

Но обращая время в прах,

Вне перемен застыло место,

Во неизменных сих чертах.

И тот тюремщик, сей мужчина,

К тому бархану путь избрал,

И что за странная картина?

Ведь дверь гранитную являл,

И во темницу ход скрывает,

Он рядом севший, и обнял

Свои колени: «Я вернулся,

К темнице проклятым чертам.

К народу смертному тянулся,

То моя цель, моим глазам,

Открыты жизни их и бремя,

Отец, внимаешь ли словам?»

И за гранита сей преградой,

Один скрывается во тьме:

«Рази меня своей тирадой,

Но всё единое в тюрьме,

Лишённый зрения от мрака,

И помутнение в уме.

Я забываю остальное,

И даже голос твой, мой сын,

Отныне чуждое земное,

Во мраке вечности один,

И лишь слова твои отрада,

И я не помнивший причин.

Зачем я здесь? Не вопрошаю,

Причин не помню, помнишь ты?»

«Прости, отец, как не терзаю,

Но во былое все мосты,

Я есть утративший за вечность,

И все усилия пусты».

«О мой тюремщик, ты внимавший,

И ты есть проклятый как я,

Но дар я помню! Имя давший,

Одна награда мне! Нельзя,

Клянусь, забыть я не посмею,

Награда вечная, твоя.

Kairm ты слово произнёсший,

И я ответивший душой!

То «Раб» в значении, что нёсший,

Невзгоды бремя и покой,

Есть нечто чуждое и это,

Столь ощущаемо здесь мной.

Во четырёх я камня стенах,

Во сих объятьях темноты,

Моя извечна кровь во венах,

И все значения пусты,

Моих деяний и решений,

За гранью вечной сей плиты.

И Каин, имя, и зовущий,

Я узник бремени судьбы,

Вне перемен я жизнь ведущий,

И не являю я борьбы,

Года я только провожавший,

Такие ль все они, рабы?»

«За всех сказать я не посмею,

Но передал ты верно суть.

Кто отрицал саму идею,

И не желающий шагнуть,

Страданья данностью считавший,