Светлана Кузнецова: Толкование знаков

такая грусть – стихи о чём-нибудь,
да хоть о чём, всё лишь бы написалось.
не успевала строчку дотянуть,
как предыдущая мгновенно загибалась.
с людьми похожее. задолго до того,
как спросишь имя, рассекретишь почерк,
поставишь точку.

что тебе останется? до утра
три часа пять минут. не уснуть.
холод Урала, хаос и красота,
бегущие в институт
студенты. чувство не разогнать
«что-то произойдёт,
что-то торопится,
что-то случится,
что-то ко мне идёт».
запомни момент.
заполни момент.
прищурившись, смейся вслух.
что тебе время, если замедлить
стрелки в районе двух?
что тебе площадь? метро – накидкой,
через плечо – вагон.
я наполняюсь неясной силой,
хаосом и теплом.
копится холод Урала с лета —
так здесь заведено.
я остаюсь после сна согрета
и с этим живу теплом.
я от избытка его позволяю
в нежности быть грубей.
я узелками в рукав вшиваю
упущенных журавлей.
утро всегда отдаётся дрожью
в лёгких – сейчас взлечу.
сотни смятений, тоску о прошлом
я в тебе излечу.
колкой травой обниму колени,
липовый сдую цвет.
только бы в добрые перемены
мой превращался свет.

небо цедит тепло весеннее.
заполняет зальделый город.
чуть обманчиво, проникновеннее
сквозняки приоткрытых комнат
раздувают пыльцу волнения.
беспричинно легко и пылко
обнажается восхищение,
осознав все свои ошибки.
прогремит, опрокинув ящики,
неожиданное принятие:
все возможности настоящего
превращаются в невозвратное.

рябиново-кленовые огни
шуршат в ногах до горла лёгким жжением.
я не способна ревновать тебя к другим,
пока так сильно влюблена в скольжение
оконных рам и кладку кирпичей,
в карманы улиц, где крапивный воздух
не поддаётся весу этажей,
а поднимает осень в невесомость.

я тру глаза, уставившись в фасад
любого дома, распадаясь в камни.
переизбыток чувства оправдать
возможно, укрываясь тенью зданий.

когда настанет время встречных слов
в пока неведомом нам сложном разговоре,
то по дороге от купеческих домов
ты можешь выбрать тот, что впору ссоре,
чтобы под ним ладонью разрезать
для убедительности воздух переспелый.
оставь себе возможность уезжать
в обмен на неизменность откровений.

втоптав ногами яблоки в асфальт,
раскидывая листья сапогами,
мы прекратим пространство разделять,
замкнув его усталыми руками.

запомни: я у Царского моста
тебя дождусь, к Исети всех ревнуя
и впрок наревновавшая тебя.
твой друг.
целую.

на горизонте яблоки в листве.
по вертикали запах переспелый.
куда ни глянь – растоптаны в траве
и по асфальту жёлтенькие сферы.
безжалостнее к телу поворот
становится от пасмурных мотивов:
за угол, дерево, левее и вперёд,
пока не попадаешь под пунктиры
с утра подозреваемых дождей.
так, одомашнив признаки тревоги,
бери за факт призвание ключей
звенеть металлом строгим и холодным
из тишины квартиры до двора.
пока звенит – не вспоминай о грустном,
шкаф подопри тетрадями, себя —
хотя бы вполовину живым чувством.

здесь холодно. и, что ни говори,
слова застрянут меж дверей вагона
трамвайного, метро или перрона,
лови ладонями их или не лови.

на птичьем языке здесь нет речей.
запрыгивая в глубину трамвая,
заледенелых лиц не замечая,
из репродуктора скрипит: «на Семь Ключей».

трясёт вагон суставы, но трещит
не в костной ткани тела-монорельса.
здесь холодно, и чтобы нам согреться,
ты представляешь, как вагон горит.

и вместе с ним объёмное нигде —
смиреннее, чем смерть седой старухи.
мы прячем по карманам соль и руки,
как дань какой-то древней ворожбе.