Петр Альшевский - Кабаре-Гиньоль. Русские сезоны

Куривший в постели Александр Второй
Сдул с груди нападавший на нее
Пепел,
Укоризненно взглянул на фрейлину,
Только что бравшую у него в рот,
Комплиментарные отзывы о ее сноровке
Оказались полным вымыслом.
Кошки буквально у меня на душе
Заскребли. Вокруг столько умелых дам,
А я не пойми с кем семенную жидкость
Потратил.
Деликатность в обращении с женщинами
Откровенно высказаться мне,
Разумеется, не даст.
Ступай, милая. Не забудь прическу поправить.
Ваше Величество мною довольны?
Польщен нашей встречей.
Сияющей звездой в памяти сохраню.

В боевом русском братстве
Жила твердая убежденность,
Что лейб-гусарский полковник
Денис Давыдов
Ради привлечения женского
Интереса
Подкладывает в узкие форменные рейтузы
Свежий огурец.
Храбрейший воин, вдохновенный поэт,
И огурец.
Ну и неважно, что огурец.
Разве огурец что-нибудь меняет?

Второразрядный график Чикалин,
Мечтавший заполучить оформление
Книги о революционных пресненских
Схватках, изучал работы авторитетного,
Изумительно владеющего карандашом
Владимира Андреевича Фаворского.
Паршиво, бездарно, ужасно,
Как бы я ни старался, так думать
Мне себя не заставить – рисунки отменные,
Насыщенные очевидным талантом,
А вот этот с колышущейся рожью
И мордой труженика над ней
Не очень.
Действительно никакой.
Словно мой.

Полностью захваченный открытием
Беспредметности
Казимир Малевич
Подсевшего к нему работягу
Игнорировал,
В излияния простоватой до отвращения души
Не вникал,
Прислушался и зацепило.
Разговор затянулся за полночь.
О бабах они говорили.

Прыщавый черносотенец Бичкин шел
В церковь, расположенную
На излучине Невы.
Осанистый отец Вениамин,
Закрывший двери для остальных прихожан,
Его уже ожидал.
На вечерне будут только они.
От проведенной в интимнейшем кругу
Ночи
Перекинут мостик к времени
Солнца.

Глядя на вагоны
Немецкого трофейного добра,
Загруженного рядовым составом
Для маршала Жукова,
Полулежащий в кузове грузовика
Старшина Кухлевич
Провел мысленное сравнение
Бывших и нынешних.
Царская власть людей, разумеется,
Уродовала, но Суворов
Из крепости Измаил
С ковром на плече не выходил.

Зимний лагерь в устье Анадыря
Потерпевшие неудачу
Степан Дежнев и его спутники
Разбили от безысходности.
Нужно выживать,
Бороться за существование,
Редчайший кусок чего-то мясного
Отправлялся в нутро
Без вопросов.
Кого едим?
Не цинготного ли Валабонина?
Да кто в таких условиях спросит.

Нуждающийся в медицинской опеке
Михаил Врубель,
Работая над портретом
Своего психиатра Усольцева,
Фокусировался на окне.
Окно. В окне лицо.
Доброе, не физиономия Усольцева,
Что на стуле сидит
И нетерпеливо пальцами по колену постукивает.
Внеземное лицо.
Инеем непроглядно покрывшееся!
Вижу сияние. Наполненный снежинками ров.
О портрете меня вы спросили?
Еще ни хрена не готов!

Ученый-геолог
Горшин
Бесился из-за отказа академического
Начальства послать его за камнями,
Представляющими для Горшина
Гигантский интерес.
Недавно была Цусима,
Россия проиграла,
И проекты приостановлены.
Вы мне зубы не заговаривайте! —
Ревел на заседании Горшин. – Все разворовали!
Воровство в военном министерстве погубило
Наш флот, а вы, сволочи, меня
Уничтожаете!