Леонид Корнилов - Ни за кого и ни с кем, кроме совести

И вся в цвету, как в белом медсестра,

Черёмуха склонится надо мной.

2010 г.

Зима научила кострам

И шапкам-ушанкам, и шубам,

Деревьям, поваленным в срубы,

Взлетающим с плеч топорам.

Зима научила стогам

И песням про русскую тройку.

Любую дорогу и тропку

Зима приучила к снегам.

И вьюгами высекла грудь.

И сбила в полозья колёса.

Невиданный бросила путь

Под ноги великого росса.

Мы скованы стужей в народ.

В железо нам выкалил нервы

Холодный кутузовский год

И знатный мороз в сорок первом.

Зима – наша белая кость

И самая гордая сказка.

От Балтии русый авось

Катал снежных баб за Аляску.

Мы – русские – зимний народ.

Бессмертие в душах озимых.

И в топи вселенских высот

Уходит космический зимник.

2010 г.

Ещё не кончен Пугачёв.

Хрипя словами грубыми,

Сжимаю Родину ещё

В объятьях рук обрубленных.

Цари скукожились в царьки,

Царицы стали цацами,

А мы, как были – мужики,

Так в этом чине царствуем.

В живой обруб гляди в упор:

Там кровь не запекается,

Сибирь течёт с Уральских гор,

Лихой народ стекается.

Не жмурь глаза, не солнце я,

И не упырь из полночи.

В острог был Катькой сослан я,

Не за кистень разбойничий.

Потёмкинцы… кто с нею был,

Тем всем за ночь – по ордену.

А я царице изменил

Своей любовью к Родине.

Глаза под лоб закатаны

От ярых дум заранее.

Пожизненная каторга —

Дорога к тайным знаниям.

По староверческим скитам

Бежал от псов науськанных.

Где православный образ – там

И правду славят русскую.

Я соль земли на ус мотал,

У ведунов выведывал,

Что всюду рус казаковал —

Евразией заведовал.

В истории не напоказ

Калёной шашкой машем мы.

И даже в имени – Кавказ —

Есть половина нашего.

Сарматы мы и скифы мы,

И асы мы, и каски мы…

И от Карпат до Тихого

Летела даль казацкая.

Она – в крови у нас с тобой.

Дышу надеждой лютою,

Что поспевает русский бой

За бунтами да смутою.

Станичник, Стенька, сердце рвёт.

И, разинщиной рощенный,

Я трижды подымал народ…

А дальше – ваша очередь.

Чихал бы я на царский трон,

Да не с моими нервами

Смотреть, когда со всех сторон

Обрезали империю.

Ну вот, гляди, была рука

И нет, как нет Варяжика.

У моря Русского бока

Черны турецким пляжиком.

А вон горшком летит с плетня

Родная Скандинавия.

А вы-то думали: меня

Гольштейны обезглавили?

От их предательских имён

Пошла Отчизна ранами:

С екатерининских времён —

Гольштейн-Готторп-Романовы…

Сломаешь, к дьяволу, язык.

И как обнять, прикинь-ка ты,

Софий-Амалий-Федерик…

В одной Екатеринке-то?

Душа у Катьки не губа:

Дурна и меньше варежки.

Ей жмёт народная судьба,

Как на безногом валенки.

Надела русский псевдоним

Поверх немецких трусиков.

С Елизаветой взят Берлин,

А с Катькой сдали Пруссию.

За семилетнюю войну

У нас бы морда треснула,

Когда б она мою страну

Германцам не отрезала.

И саранче дала жратвы:

Чертям – черту оседлости.

И вот в характере Москвы —

Черты пархатой вредности.

Хотел я сабелькою трон

Почистить от акцентика,

Но били в спину Михельсон

И Деколонг прицельненько.

Хотел я плёткой казака

Взбодрить жидву дворянскую,

Да шпоры в жирные бока

Вонзить коню троянскому.

Полсвета – в пашню распахать,

Чтоб от Карпат до Тихого

Росла одна лишь благодать,

И никакого лиха нам.

Хотел Святую Русь вернуть

И жезл Ивана Грозного…

Да шеей воздуха глотнуть

Сподобился морозного.

Кому – под дых, кому – в лицо,

Кому-то – розог досыта,

А Пугачёву – «колесо»,

Чтоб докатить до Господа.

Ну, докатить-то докатил,

Да только не понравился, —

Ведь я при жизни первым бил,

Щекою не подставился.

Закрылись райские врата

Засовами и тучами.

И понял я, что у Христа

В героях – только мученик.

А мне в терпилах невтерпёж.

Я принял казнь играючи.

Меня и мёртвого не трожь.

Я – Емельян Иванович!

А дух бунтарский не в чести

У Нового Завета-то.

На небеса не по пути

С душою не отпетою.

И Стеньки нет на облаках,

Покуда мы не скромные.

Зато в ведических кругах

Мы с Колядой знакомые.

Уж Он-то знает, что почём:

Видать, причина веская —

Родиться Стеньке с Пугачом

В станице Зимовейская.

Слыхал такую на Дону?