Array Коллектив авторов - Вслед за путеводною звездой (сборник)

Весенним днём, осенней непогодой
Впотьмах ложится, с солнышком встаёт
Внебрачный сын торговли и природы –
Цветочный ряд у Знаменских ворот.

Пускай вокруг дырявят небо краны,
Пусть город метастазами растёт,
Ласкает глаз завидно-постоянный
Цветочный ряд у Знаменских ворот.

Когда в пустой борьбе иссякнут силы,
Когда смешных обид невпроворот,
Помирит и с женою, и с любимой
Цветочный ряд у Знаменских ворот.

А если вдруг забросит на чужбину
Судьбы-индейки странный поворот,
Я не забуду городок старинный,
Цветочный ряд у Знаменских ворот.

Наводнённый варягами, фрицами выжженный город,
я любила тебя и стеснялась, как пьющую мать.
Сколько будешь в пустыне, пустыней?
Как Мойша, лет сорок? –
чтоб себя изменить – или что-то хотя бы понять.
Здесь крутые холмы и великие прежде заводы,
здесь речные откосы заплёсканы памятью войн,
тут святые отцы
и купцы,
тут дела и заботы,
только память над Волгой – как вдовий отчаянный вой…
В забурьяненых парках шпана полосует скамейки,
треть моих одноклассников умерли или сидят.
Я по пыльным дорогам старательно делаю змейки,
поминая бомбёжку и тщетно полёгших солдат.
По путям неметёным без страха хожу даже ночью…
Не боюсь темноты, но мой ужас другой и сильней:
что душой обезбожен, как улицами обесточен,
город; ты меня жжёшь, как велел преподобный
Матфей,
чтобы было светло и не холодно мирно жующим.
Ты не любишь меня.
Ну, а я в тебе просто живу.
Сколько ты простоишь на изломе меж; прошлым
и сущим?
Моя мать никогда не пила.
Уезжаю в Москву.

в твери все обычно
под колесами «москвича» пострадал нетрезвый
отпущен домой
в коротких сводках в адских печах
горят мои сутки
попахивает тюрьмой
и землей немного местный несытный хлеб
в подворотнях пиво и героин
очередной авгий вычищает наш древний хлев
чтоб на этот хлеб намазывать маргарин
в кафе на набережной
с видом на волжский лед
сижу
с телефона читаю Карамзина
он плакал в Твери еще в тысячу восемьсот
весна

Никто не умер, но такая грусть…
Не будет песен, молодость проходит.
Дай руку, я когда-нибудь вернусь –
кататься по Неве на пароходе.
Спасибо, друг, ты дышишь мне в плечо,
присутствуя на этой панихиде.
Мы сыплем бисер букв, мы ни о чём
беседуем, важнейшего не видя –
как ты робеешь, будто бы влюблен,
но не влюблен, а просто март, наверно.
Моих волос невыбеленный лен
летит по злому питерскому ветру.
В воде чугунной – вроде бы фрегат –
подобие, декор, инсценировка.
Я выстыла на этих берегах,
мне холодно и больно, и неловко.
Пора домой, тебе в машину, мне
в машину; все понятно, мы не дети.
В Неве, на самом дне, на глубине
остались годы – лучшие на свете.

Еду ощупью в ночи.
Мой немой усталый город,
твой истаивает морок,
тихо двигатель мурчит.
От руля тепло руке,
шепчут старенькие шины,
я пою чуть-чуть фальшиво,
что-то тает вдалеке –
вроде стройных этажей
за рекой и обелиском.
Поздний стриж летает низко.
Темень, павшая уже,
осязаема на пальцах.
Я петляю по прямой.
Негде выспаться остаться
и не хочется домой…