Новому своему демонстратору пластических поз – так высокопарно зовутся штатные натурщики в Суриковском – Юрий Кириллович не мог нарадоваться. Мало того что фигура покруче античных идеальных образцов, так ещё и выносливость у парня завидная. Работа шла споро, вдохновенно, иногда задерживались до поздней ночи, и мастеру приходилось через всю Москву доставлять Кирилла на квартиру его тётушки чуть ли не в четыре часа утра. Та возмущалась:
– Что ж это за работа такая, рабство неслыханное. Он у тебя рабовладелец!
– Ну, да, – парировал племянник, – римский патриций, а я у него верный раб. Он так и говорит, что я будто с античного портика сошёл.
– С ума он у тебя сошёл, – не унималась тётя Клава. – Надо же, так издеваться над парнем. Попробуй-ка, не спи вот так изо дня в день, и загнёшься как пить дать. Я-то ведь тоже не сплю, у меня-то откуда силы возьмутся: не девочка же.
Но вот, когда работа была успешно завершена и Кирилл явился со своим законным гонораром – пачкой крупных купюр, перетянутой банковской лентой, тётушка Клавдия Ивановна, похоже, забыла о своём еженощном бдении, о своём системном ворчании – она просто онемела, уставившись на денежный кирпичик посреди стола. Потом тихо опустилась на стул, взглянула на Кирилла, вздохнула глубоко и молвила:
– А может, бог с ним, с твоим поступлением? Вот ведь есть достойная работа. Это сколько ж тут моих пенсий?
Ну а о том, как были довольны заказчики, и говорить нечего.
– Памятник даже лучше живого, – заявили братки-молодцы. – Сразу видно, чемпион, твою мать!
Мастер, автор «чемпиона», на скорую руку проверявший соответствие обусловленной договором суммы выложенным перед ним банковским пачкам, так и уткнулся в них носом, чтобы задавить защекотавший в горле смешок.
Такой успех предприятия, конечно, укрепил решение Кирилла послужить прекрасной Минерве ещё какой-то неопределённый срок. Он уже вошёл во вкус, абсолютно не комплексовал и, с учётом его спортивной выносливости, позировал обнажённым при большой аудитории учеников Юрия Кирилловича, усердно готовившихся под строгим глазом мастера к поступлению в московские престижные вузы живописи, ваяния и зодчества. Да и что ж комплексовать, когда работа эта придавала ему чувство уверенности и самостоятельности, столь необходимые для более-менее сносного существования в столице. По условиям, установленным строгим учителем, без пяти минут абитуриенты по окончании каждого занятия скидывались, в зависимости от сложности постановки, заранее обговорёнными скромными суммами, из коих в результате складывалась совсем неплохая оплата натурщику за его нелёгкий труд. И каждый вечер, к нескрываемой радости тётушки, любимый племянник вручал ей стопку разномастных и, конечно, не слишком крупных дензнаков, предварительно отсчитав для себя ничтожную мелочёвку. И хотя Кирилл всегда был сдержан в отношениях со своим именитым благодетелем, не пел ему оды, не изрекал благодарственные тирады, однако всем своим учтивым поведением, а главное, своей пунктуальностью и неутомимостью, да просто трепетным отношением к делу старался показать, как много значит для него подаренная судьбой встреча с выдающимся художником.
В свою очередь и Юрию Кирилловичу не давало покоя обещание помочь парню с поступлением в Гнесинку, так легко брошенное при первой встрече. Оказалось, это совсем непросто. Даже с учётом всех званий и регалий именитого скульптора.
Прежде всего он позвонил Маргарите Лекасовой, некогда знаменитой певице, уже сошедшей с эстрады, но всё же то и дело мелькавшей на пикантных телешоу, где, по выражению Юрия Кирилловича, нестриженный, плохо выбритый и косноязычный ведущий провоцировал всех участников коллективно перестирывать чужое старое и часто весьма дурно пахнувшее бельё. Был у него с ней некогда жаркий роман… Ну и что с того, что при любимой, согласно регистрационной записи о браке, жене? Скажите, а разве большой художник не имеет право содержать любовницу? Справедливее сказать: большой художник не имеет права не тратиться на любовницу. Этот негласный закон был известен и супруге Юрия Кирилловича, достойной Елене Сергеевне. Она всё знала, а если не знала, то догадывалась, но скандалов принципиально не устраивала. А смысл? Что, разводиться? Ну вот ещё! Плебейский домострой. Да разве она проживёт за свою зарплату экскурсовода Третьяковки? Ну ладно! А дочь-студентка? А обеим пристойно одеться? А на косметику сколько? А маникюрный салон? А свой парикмахер, массажистка и стилист не хуже Юдашкина? А ежегодные вояжи в Европу в самые респектабельные отели? Да что говорить, пусть себе играется, если это ему, признанному мастеру, необходимо для творческого куража и работоспособности. Только бы вдохновенный труд приносил соответствующий доход. Так рассуждала Елена Сергеевна, не выказывая никогда раздражения, тем паче мещанской ревности, и стремясь поддерживать стабильно прохладный климат в доме, приличествующий почтенной супружеской чете. Её вполне устраивало, что с мужем они давно уже колесят по исключительно параллельным житейским рельсам. Узловыми станциями, на которые, как и полагается уважаемым представителям московской элиты, они изредка прибывали вдвоём, были великосветские скучные тусовки с обильными фуршетами. Вкус к такому поистине аристократическому сосуществованию супруги не утратили уже и после того, как Юрий Кириллович в результате громкого скандала расстался с певицей, время от времени требовавшей от него развода с экскурсоводом. Так требовательно миссис Лекасова и вопрошала: «Милый, не пора ли заняться разводом с экскурсоводом?»
Читать дальше