Петр Альшевский - «Играя с мраком блюз»

доплыть без суеты

к невидимым огням —

устав вести по дням

отсчет своих дорог

ночь нас уводит в даль

насколько каждый смог

уйти от мерзлоты

внутри бурлящих вен.

Я не спрошу зачем

под лодкой лишь вода.

Вода. Гуашь. Рука.

Вернувшись, снимет паука

с оранжевой картины

нож или бритва коснутся щетины

неисправная пушка пальнет —

больному уже не больно.

Пришла пора успокоиться

и он успокоился.

Взирает в глазок и кашляет

но гораздо бескровнее.

Выжав до блеска исподнее

он наскреб по сусекам

пыль пограничного града

и крошки заснувшей Елены

той, что всегда была рада

подсыпать яда другому

а ему почему-то платила

малопонятным доверьем

за его неровную кожу:

«Очнувшись, смеясь, уничтожу

время – бездушный маньяк

на оленях-инкубах в продмаг

в фарватере тертых рубак ты плавал

махая парусом» – будильники можно выбросить.

Больному уже не больно

укравшему бомбу тоскливо

«женщина в бежевой куртке

отказом меня оскорбила

р-ррр… нехорошо…» —

мордатый праведник исходит

неутоленной жаждой риска

«стриптиз

дикарки – не заводит

все очень бледно, крайне низко.

Мне бы уйти

пролетевшись, напиться

залезть на гору, снять штаны

отряд спасателей смутится —

я покажусь им со спины.

Бойскаут, крикнут, мерзкий хроник

стой, где стоишь!

не то конец!

никто не скажет: «Милый слоник

какой ты, братец, молодец.

Не побоялся ждать заката

надменно высунув язык

ты сядешь резко —

из шпагата

тебе не встать, но ты постиг

вовсю проникся духом ламы

Черпона Хвалты

старика

неравнодушной обезьяны

перерожденной в мотылька.

Спеша, порхает —

ты узнаешь

его, едва он разобьет

свою головку

понимаешь?

Не предпочтешь же ты под лед

забраться, тупо ухмыляясь

в глаза морских и прочих львов —

не вслух, украдкой сознаваясь:

«Да, наломал я, люди, дров

презрел хорошие манеры

пустил любовь на самотек

к кому?

Кто знает.

Нет мне веры.

Но я все вспомню

дайте срок.

Не обижайте меня взрывом

я опасаюсь умереть

эх, напоите меня пивом —

реви, шатун

кусайся, плеть

она не выбьет много крови

сушеный дрозд не съест инжир

во мне достанет силы воли

не заключать с чертями мир.

Они при власти?

Я не спорю, копаясь в шлюхе, как в песках

наверно, что-нибудь нарою

уняв ее безмолвный страх.

Мамзель понура, неспокойна

ее не трогает би-боп

«Как? Чарли Паркер? Он достойно

дудит, лютует, только вот

мне не до пьес, не до размеров

твоих? Его…

он джаз, я Кэт

вас – идиотов, принцев, сэров

я бы сожгла

прости мой бред».

Все псы уже в сборе

без устали лают

не знавшего горя

за яйца хватают

катится день, подрастают враги

пружины остры, цепи крепки

от пощечин хрустального отзвука

ходят круги по лицу

делая знаки ловцу

душ человеческих встрять

пригнать на салазках с холма

часто кивать, отрицать

свою сопричастность с пальбой

догнавшей свинцом и свиньей

пошедших любить в березняк.

Что-то случилось не так.

Гоню на ночлег, подгоняя собак —

я их, собрав, приручил

придавил

под Дели расстрелян Неистовый Билл

в упряжке солома и мобстер Иван:

«Ты при стволе?»

«Под шапкой наган —

специальный заказ, особый ф-фасон

ее мне пошил слепой фараон.

Тобой позабытый п-полковник Сэмэн.

Сидел на к-колесах

смотрел КВН —

ослеп.

Да, да, да.

Совсем не беда».

Чайный Мастер Никодим

Неистовый Билл

Багдадский факир – вы из воздушного племени

я подустал

мои единственные ноги, прижавшись к полу, возлежат.

По ним ползут без суматохи

двенадцать кругленьких ежат.

Остаться белым человеком

они помогут мне взамен

большой тарелки каши с хлебом

и тихой песни об Элен

Я затяну ее в угаре дремотной жизни на углях

не приближавшей к грозной славе

в зеленых висельных краях.

«Разлетелась страсть

цельная натура

громы артиллерий, выкрики Амура —

он пугливо дернул волосатой шеей:

«Пощадите, гады, заклинаю феей

чуткой нимфоманкой, любящей Мадрата

ангела с Киянкой

храпуна из стада Верных всем заветам

промахнитесь, гады

я с любым валетом лягу ради цели —

безустанно трогать…»

Что еще?

Раздели.

Грубо отобрали и пиджак, и деньги.

Ты боролся?

Жестко. Посрывал им серьги.