Петр Альшевский - «Играя с мраком блюз»

Мои окна, их стекла

выходят на кладбище —

там наше пастбище

массив моих телес достоин сожалений

я ухожу, я обойдусь без восхвалений

со стороны израненного грума

свою карету завещаю

тетке кума

Оливии

веселой, тощей шлюхе

понять бы напоследок, что тут в ухе

звеня, ревет

наверное, досада

от предвкушенья встречи гнуси

ада».

Остановитесь подо мной

дороги звезд и запустений

наш зимний брат избрал покой

у-ху, у-ху

то филин.

Он в удушье великой млечной переправы

и как мужчина

как блядина

ведет к вратам глухой заставы

их отворяет сонный страж.

«Я ваш.

Я их.

Но больше ваш

смотрите – всходы

морковь, нарциссы, сельдерей

надстроить прахом свои годы

вы не желаете?

Смелей!

Не знает дочка – ветер знает

пожарный лает.

На луну.

Пока не воет – лает

дрожа, трясется

воспевает».

Птицы и те пишут песни

с желтыми листьями в рифме

там филин.

Нет.

Там чайка.

Сомневаюсь.

Там чайка и пингвин

отдавшие все перья

для босховских перин

«Я чайка. Вы, наверно…»

«Ну, здравствуй. Я пингвин»

«Где филин?»

«Тут он, рядом.

Сковал беднягу сплин».

Не избежать и не укрыться

с утратой чувства не смириться —

ты приставишь ствол к моему виску

я, сглотнув, скажу:

«Быть мне одному».

Если, уходя, не нажмешь курок

с радость пойму, как я одинок.

В нетрезвом исступлении

будучи только контуженым

меня не остановят

я ежечасно меняю очертания

не делясь мыслями

перегибаясь через перила

полдень и вино, на березе мышь:

«Эй, летучий глаз

почему не спишь?

Тревожные думы? Тупая судьба?

Проблемы с сознаньем?»

«Имеются, да…»

«Выпить…»

«Не буду. Вина? Никогда.

Стаканчик бы крови для сладкого сна»

«Моя подойдет?»

«Я знаю, не дашь.

Схватишь за клюв, затащишь в шалаш»

«В квартиру.»

«Плевать. Мне разницы нет

где и кому я пойду на обед»

«Тебя я не съем»

«Друзьям отнесешь?»

«Их не осталось…

Что ты несешь?».

Он не ответил – взвившись, пропал

слегка ниже неба

слегка выше скал

я их не вижу, но что с меня взять

стреляет жена

печалится мать

гребет на байдарке небритый спортсмен:

«Смотри, не смотри —

в этом мой дзен.

Не проиграю, поскольку один

сегодня мечусь

между бешеных льдин»

«Льдин? Я не понял»

«Полно их, земляк

на каждой сидит огнедышащий рак

фыркая злобой, тянет клешни

а прямо под нами

горят фонари

в омуте болтанка

мамца! -рамца! -дамца!

буйный хоровод

фумца! – пупца! -кумца!

прыгает кругами мертвый бегемот

ты поможешь детям, попросившим грош?

Или твердо скажешь

что их голод ложь?

Выйдешь ли с шарманкой, обокрав музей

веселить без меры

выгнанных гостей?

Как тебя проверить?

Чем тебя убить?

Кстати, ты не мог бы денег одолжить?

Мне немного надо —

тысяч пять в рублях

на покупку кобры

с Гомми на паях

мы ее запустим Машеньке в постель

она наша Маша

хуже любых змей».

Свистопляска отлюбивших

больше, чем они нуждались

натыкает их на стены

заставляя плакать гены

обрученные с судьбою

о бессилии надежды

придать снежному покрою

резкий запах расставанья

с указателем на встречу

«Я вас всех зачеловечу!»

крикнул в форточку прохожий

скрывший крылья под рваниной.

Никто не спит – он в власянице

пускает пробный ураган

обмочившись, рассмеявшись

вдовы, хрипы, скорбный гам.

Лукаво в камень обращаясь

с рукой не смеющей дарить

он, лишь зрачком перемещаясь

пребудет здесь, позволив быть

упадку сил и взмаху дверью

не виноватой, что слова

нас пригвоздили к отступленью

перед услышанным тогда —

его танцующие пальцы

сыграют реквием живым

и мы, улыбок самозванцы

под этим взглядом догорим.

По солнцу бредет пьяный отрок.

О, да, конечно —

придав изумления делавшим ставку

на здравость забвения.

Застав эти лица под сумрачной ношей

весна отгуляла капелью-святошей

и полегла, или скоро поляжет

против всех правил, но кто ее свяжет

если она захотела стереться

с жесткого диска поддельного сердца.

Отошлите подарки

позвоните Чайному Мастеру Никодиму

он свяжется с мавзолеем Мусы

дерутся лягушки, медлит заря

из животов торчат якоря

эхо сменило пароль

факир из Багдада не знал

Махмуд, приготовив запал