Аль Квотион - Словоточие

Я тот, кто не здесь. Я из тех, кто проходит мимо.
Едва задевая крылом паутину дней.
Я тот, кто остался вовне, между сном и миром,
Я до или после, но вечно – среди людей.
Ругалась любовь, чертыхалась и крыла матом,
Кривила помаду, текла черной тушью в грудь,
И сердце сводила мне так, что выл каждый атом,
Потом остывала, спекаясь в тоску и нудь.
И Бог собирал с нас долги до рубля торгашно,
И ангелы-скупщики сыто смотрели вниз,
И старость скреблась. Боль в предплечье, усталость, кашель.
А может быть, это не старость, а только жизнь.
И злой фанатизм под вуалью икон нательных,
И зев пустоты под оберткой прекрасных слов
И кто-то еще из имен, что меня хотели,
Из рук этих жадных, из этих пустых голов.

Да много их было, желающих выпить дочиста,
Пожрать, подстрелить, взять себе, уложить в траву,
Но я все равно остаюсь человеком творчества,
Оно не отдаст, не отдаст меня никому.

Окно открыто.
Дует ветер.
Окно в душе моей сквозит.
В нем виден мир.
Он чист, всесветен,
Он неразменен, неразлит.
Ты собираешь в сумку солнце.
Да, я возьму его с собой.
Оно – предсердие эмоций,
Оно – преддверие, предбой
Любой судьбы.
Еще? Сложи мне
Немного нот,
Немного слов.
Ведь ими мы свой век вершили
В застенках пыльных городов.
Сложи мне скорость.
Сто по встречной.
Брось в сумку весь беззвучный крик.
Любовь? Любви подвластна вечность.
И рядом с нею жизнь – лишь миг,
Она дается так, впридачу,
В довесок, в досыпь той любви.
А знаешь, брось еще удачи.
И оставайся.
И живи.
Мой поцелуй – в твоей ладони.
На память.
Ну! Не плачь, не трусь.
Я был в раю. Дорогу помню.
Не провожай, я доберусь.

Проступает в глазах ребячество,
Как ни прячу, ни крою в грусть.
Потому и глаза – горячие,
Потому нараспашку – грудь.
Все вокруг еще двойственно, девственно,
Все вокруг – семь шагов на гриф.
Потому-то и снится детство мне,
Что тот мальчик остался жив.
Тот, казавшийся давним, пройденным,
Тот, бежавший по брызгам луж
Через сломленный и соломенный
Сухостой измельчавших душ.
Может, стоит ему довериться,
Закатать рукава, запеть
И в улыбку шального месяца
Вцеловать листопадов медь.
А под вечер – сбежать на улицу,
Где аптека, фонарь, на ту.
И поверить, что все окупится.
И придумать себе мечту.
Просто так.
Не на ты, на я.
И придумать себе – тебя.

Вползла ко мне в душу, всю грудь расцарапала,
Свернулась, уснула. Я только вздохнул,
Как в горло – интимность. Нагая. Две капсулы.
И тянется сладкой помадой до скул.
Инъекция чувств – чтобы сердце забилось,
Рот в рот – ностальгию по жадным губам.
И меткие пальцы, уверенно, с силой
Уже прижимают ее. Не отдам
Ни гари, ни горю, ни боли, ни убыли.
Она меня лечит. Духовно. Собой.
Вдыхает весь мир. В полумыслие? В губы ли?
И скальпель по коже – лиричной резьбой.
Разряд красоты, восемь кубиков творчества,
Огонь внутривенно, озноб по груди.
Из сердца все пьет – до небесного, дочиста.
Но с ней я как-будто уже не один.
Но с ней мне – что в ад, что на небо, без разницы.
Но с ней я могу оставаться собой.
Слова отражаются, время смеркается…
Такая у нас, что поделать, любовь.

Исписанными желтыми страницами
Осенних листьев и осенних лиц
Мы станем завтра. Плакать? Веселиться ли?
Бежать до новых мысленных границ?
Любить или вернуться в одиночество,
И молча видеть, как тоскует век,
Как Богово немыслимое зодчество
Ломает неуместный человек.
Мы потеряли что-то между смыслами.
Душа ушла, в бездомный дождь ушла.
Бог прячется, как только слышит выстрелы,
И в мире наступает тишина.
И в мире все – непонято, не принято,
И в мире мы – чужие для чужих.
И мир разрезан по законам прибыли,
И в мире я – над пропастью во ржи.
А в пропасти – глобальная кастрация
Ума и чувств. Постой, останься тут.
Бог умер? Скальпель. Свет. Реанимация.
Рот в рот. Вдыхая жизнь и красоту.

Пару строчек зимы – это все, что тебе обещаю.
Пару строчек снегов, пару строчек веков и грехов.
Пару строчек лишений, мишеней, прощений, прощаний,
Пару строчек, написанных рябью стареющих слов.
Опоздает письмо. Время сложится в лед и застынет,
Превратится в итог и исток, в бесконечный вокзал,
На который надышит слежавшийся к вечеру иней:
Опоздали стихи. Опоздали. И ты опоздал.
Это выстрел судьбы, это выстрел, оставшийся в прошлом,
Чтоб догнать и убить тебя здесь, на руках у зимы.
Это самая крайняя, самая злая оплошность.
Это голос из тьмы, это плачущий голос из тьмы.
Это чувство вины. Это смотришь кругом обалдело,
А вокруг – это жизнь, это ночь, это ты и толпа,
Это небо вокруг, это звезды, и нет им предела.
Это люди вокруг. Все чужие и нет им числа.
А на рельсах – слова. Их читатель не совесть, а поезд.
А на рельсах – слова, лабиринт кровеносных систем.
Пара строчек зимы. И под ними – знакомая подпись.
Пара строчек зимы, не прочитанных больше никем.