Аль Квотион - Словоточие

Ну что ты, брат мой, загрустил?
Стихи, стихи… Они не стоят
Заросших памятью могил
И нервов, вышедших из строя.
Твоих травмированных рук,
Творящих небо на бумаге.
Они не стоят даже букв,
Они не стоят даже знака.
Ты лечишь душу тишиной,
Но в гамаке утрат и споров,
Уже седой, уже больной,
Ты все же слышишь в себе море.
И грудь твоя тесна, узка,
Ты лаской лечишь горб бессонниц,
Но та же мертвая тоска
На лицах всех твоих любовниц.
А женщина – почти покой,
Она тебя, конечно, лечит
И гладит сломленной рукой
Твои изломанные плечи.
Но только ты уже не рад.
Стихи, как прежде, просят перьев.
Давай напьемся, что ли, брат?
Напьемся жизни перед смертью.

Это даже не грусть, это даже не горе,
Это жесткий вопрос в сухожилиях дней,
Это твой прейскурант у судьбы-сутенера,
Это ты в лабиринте людей и идей.
В этом поиске цели – налет недоболи,
Исступленность лица, недосып, недосуг,
В этом поиске смысла уже не до голи
Полупьяных страстей. Не до рук, не до сук.
Пролетай, пролетай по отчизне и жизни
И ищи, и ищи себя в стопках домов,
В этом поиске слов, в этом поиске смысла,
Оправдания разума в скобках голов.
Потеряешь рассвет, потеряешь утробность
Материнского неба над выкриком «пли».
Падай.
В поры опор, в благоглупость и пропасть,
В растревоженность губ безымянной любви.
Здесь взросление духа похоже на бойню,
Здесь рождение – смятый в пеленках билет
В апогей суеты между мной и тобою,
В эти поиски смысла,
Которого нет.

До встречи, брат. Ее не долго ждать,
Когда стихи уже легли на шею.
Встряхни рюкзак, заправь за ухо прядь.
Я бы отпел, но ты и сам умеешь.
Вот твой вокзал. Он слово, он перо
В заплечной схеме звездного покрова.
И поезд ждет. Смотри, как он багров
От человечьей, смертной нашей крови.
Ты обернись, мы жили прямо здесь,
В любую хмарь орали под гитару.
И было строк – вовек не перечесть.
И был нам срок – до крайнего удара.
До встречи, брат. Замолви пару слов
И за меня. Скажи, что пел, как слышал.
Что не ходил поверх чужих голов,
Был рад всему. Ел хлеб, растил сынишку.
Что целовался жадно, сгоряча,
Ценил друзей, любил свою девчонку,
А под конец зачем-то одичал
И вместо славы выбрал отчужденность.
До встречи, брат. До новых мостовых.
До скорых вех, до будущих бессилий.
Но ты спроси там у своих святых,
Спроси у них за что тебя убили.

Поэзия – это лестница
К познанию мира нового.
Смотри: жизнь скулит и крестится,
Смотри: смерть склоняет голову
Над чьим-то прожитым временем,
Над чьим-то лицом измученным.
В поэзии все – от севера,
В поэзии все – озвучено:
Расстрел на задворках памяти,
Боль загнанная, височная,
Любовь в восковом орнаменте,
И даже твое одиночество.
А дальше – лишь глубже, в пропасти.
Себя – наизнанку, в окрики,
До скрипа оси и совести,
До новых страниц риторики.
Но так – чтобы видеть пальцами
И слышать осипшим голосом,
Чтоб с душ отбивались панцири,
И души росли до космоса.
Чтоб стать в истерии песенной
Анафеме вдруг анафорой.
Болит? И уже не весело?
Но мы же с тобой – соавторы.
Устанешь – пустой, покинутый,
Раздай свои дни – всем поровну,
И как между нами принято —
Выстрели себе в голову.

Мне кажется, Вы станете старухой
И будете вязать для неба свитер,
И часто спать, и мерить взглядом сухо
Свой город из артрита и гранита.
Мне кажется, Вы станете циничней
И выключите врущий телевизор,
А на балконе разобьете птичник,
Как средство от тоски и ревматизма.
Мне кажется, Вы будете петь внукам,
Качая в люльке веру в продолженье,
И шить для них красивых ярких кукол,
Но как бы в долг, слегка, из одолженья.
Мне кажется, Вы спрячетесь за книги,
Чтобы молчать о времени ворчливо,
И в трении финансов и религий
Смотреть назад, где все до боли живо.
И вспоминать себя – смешной девчонкой,
Родителей, друзей уже ушедших,
Дни боли, застелившие мир черным,
Дни счастья – почему их было меньше?
Мне кажется, Вы станете музеем
Огромной жизни, взвешенной часами.
Но все же… Это, видимо, важнее:
Мне кажется, что я останусь с Вами.