Людмила Гильденберг - С болью пополам

Мы – соратники и сотрудники.
Для самих себя – не для публики.
Наше прочное мини-содружество —
Вот источник силы и мужества.

Мы обычно в настрое вполне боевом,
Правда, старость упрямо стоит на своём:
– Вам не выдюжить только вдвоём!
И болезни сурово твердят о своём:
– Не под силу сражаться вдвоём!

Всем внимаем, покуда живём.
Каждый молится в сердце своём:
– Слава, Господи: живы вдвоём!
Может быть, Милосердный откроет пути,
Чтобы так же, как жили, дуэтом уйти…

Страшнее горя – ожиданье горя.
Нам разучиться ждать давно пора.
Простительно погоды ждать у моря
Или от худа ожидать добра…
У нас куда глупей идёт игра:
Ждём терпеливо вечера с утра.
А ночью, у бессонницы в тисках,
Рассвета ждём, чтоб ночь поверг он в прах.

Несчастий многих ожидаем сразу:
Землетрясений, наводнений, гроз,
Распространений по миру заразы,
Осуществленья вражеских угроз.

Страшней, чем горе, горя ожиданье
(Спешим мы, не расцветши, увядать):
Нам плохо прежде, чем придёт страданье,
Когда ещё причины нет страдать…
Чем можно эту странность оправдать?

Страшней несчастья – страх перед
несчастьем.
Мы, ожидая бедствий, не живём,
А сами жизнь свою жуём живьём…
Себя же изменить – не в нашей власти.

Страшнее горя – ожиданье горя.
Формально с этой истиной не споря,
Опасливо по жизни мы бредём
И… ждём.

К сожаленью, не скажешь болезни,
Вдруг ворвавшейся в тело, как вор:
«Не туда ты вломилась! Исчезни!..»
Не поможет такой уговор.

Выживать помогает другое
(Если в выборе будем вольны):
Есть деянье святое, благое —
Быть с бедой в состоянье войны.

Средь боёв, на коротком привале,
В свете дня или ночью, впотьмах,
Спали воины, письма писали
И, конечно же, книги читали,
Что хранили в своих вещмешках,
Силы черпая в чьих-то стихах.

Можно многое сказать мне бы.
Всё же выделить хочу мысль одну я:
Очень трудно открывать небо,
Но ещё трудней вести жизнь земную —

Жизнь, в которой день похож на» день.
Подбирай ему свои краски.
Мал окажется он иль громаден, —
Лишь не стал бы, словно топь, вязким.

Лишь бы он не засосал, как болото,
А наполнил и теплом вас, и светом;
Чтобы каждый, веря в лучшее что-то,
Шёл к нему в обнимку с ласковым ветром;

Чтоб душа раскрылась солнцу навстречу —
Так, как ветром наполняется парус…
Проживайте мудро старости вечер…
Эту мысль внушить не зря я стараюсь?..

Откажусь я от мыслей тревожных
и грустных,
О болезнях раздумья к врачам отошлю…
А из всех новостей, и газетных, и устных,
Научусь узнавать лишь о том, что люблю.

Может быть, отыщу превосходные вещи.
Жаль, не все из них – пища газетным
столбцам,
И не всё человечество им рукоплещет,
Но несут они свет человечьим сердцам.

Правда, спрос на них, видимо, будет
не скоро:
У газетных гурманов запросы не те.
Но приправят их перчиком жгучим
раздора —
Вкус – другой, аромат на иной высоте.

А чуток подсолить ещё лексикой бранной,
Чтобы в блюдо добавить слегка остроты, —
Далеко устремятся гурманов мечты:
Жаль, скатёрки нигде не сыскать
самобранной!

Пир пошёл бы горой – только рот разевай.
С пылу с жару ещё одна новость готова.
В ней разжевано всё до последнего слова…
Так не пробуй, не нюхай – глотать успевай!

Сколько блюд предлагают газетные строки!..
Так выносится грязь после шторма со дна.
Ну, а парус надежды, такой одинокий,
Ждёт: вдруг светлое что-то доставит волна.

Каждому – своё
Стихи – дублёры:
Идут по краю
Бездонной бездны они – не я.
Стихи – актёры:
Не я играю,
Но мной им вручена роль своя
(А как исполнят – не знаю я).

Я только слушатель, созерцатель
Того, что мне нарисует стих.
Он – просто друг мне или приятель,
Но спрос за творчество – с нас двоих.
Сонет о потомстве
Птенец-листок, проклюнувшись
из почки,
Готов достичь заоблачных верхов.
Стихи произрастают из стихов,
Рождаясь вопреки финальной точке.