Михаил Годов - Моя многострадальная Россия…

А время шло, сдавая все в утиль,
Менялись нравы, платье и погода.
Да, время шло, но не менялся стиль:
На те цвета не проходила мода!
И мы усердно метили врагов:
Для них не жаль нам было белой краски.
А черный цвет – для сирых и для вдов.
А красный – для знамен и крови красной.

А Мир давно в весенней мишуре,
И по Земле весна шагает смело,
А мы еще остались в «октябре»
И делим всех на красных и на белых.
Хоть время шло, сдавая все в утиль,
Менялись нравы, платье и погода:
Да, время шло, но неизменен стиль —
На те цвета непреходяща мода!

Мир соткан весь из множества цветов,
И в том секрет гармонии и братства.
Цвета травы, зари и облаков… —
Что было б с ним без этого богатства?!
Мир – неделим, не стоит выделять
Из всех цветов один по воле вздорной:
Коль начинают краски враждовать,
То торжествует цвет один лишь – черный!

Мы шли вперед, шли строем дружным,
Боясь от первых отставать.
И хоть дышали мы натужно,
Но все старались в такт шагать.
Истошно бабы голосили,
И отступали юнкера.
И шли, как орды, по России
Все те, «кто был никем» вчера.
Как разберетесь вы, потомки?
А нам еще трудней понять…
Вновь память мечется в потемках,
Но слепоты спадает пленка:
Как это больно – прозревать!
Мы раскулачивали рьяно:
Казалась истина проста.
И над попом глумились пьяно,
И к стенке ставили Христа!
Был тыщу раз Христос расстрелян,
И тыщу раз он был распят!
Душили веру в колыбели
И был для нас Иуда свят!
До основанья разрушали
Мы всё, чем ты гордилась, Русь.
И Блок у власти был в опале,
И жгла есенинская грусть.
А мы рубили и кромсали,
И кровь стекала с топора…
А мы Россию убивали
Под крики громкие «Ура!»
Гуляли вместе по России
Террор и тиф, и ныла грудь.
А честь и совесть шли босые,
Шли в свой последний, скорбный путь.
Косила странников чахотка,
И голод пучил животы.
А комиссар плясал чечетку,
Врагам распарывая рты.
И рыли зэки котлованы,
А в зэках был России цвет.
И с ними б вместе Пушкин канул,
Когда б дожил до страшных лет!
И клали трупы в основанье
Всех наших будущих «побед»…
Сжимает горло мне рыданье
И застят слезы белый свет!
Мы шли вперед, шли строем дружным,
Боясь от первых отставать.
И хоть дышали мы натужно,
Но все старались в такт шагать.
Истошно бабы голосили,
И отступали юнкера.
И шли, как орды, по России
Все те, «кто был никем» вчера…

Войны гражданской страшен нрав
И нет жестокости предела!
И кто, по сути, был тут прав:
Красноармеец или «белый»?..
Но каждым был предъявлен счет
Незамедлительно к оплате,
Тут все решал армейский взвод,
А не судебная палата!
И аргументом был свинец,
И сталь безжалостная шашки,
И острый штык был «молодец»:
Сыграй попробуй с ними в шашки!
И с плеч катилась голова,
А кто-то падал с пулей в сердце!
И были лишними слова:
Крик о пощаде «иноверца»…
Невинных жертв попробуй счесть
И отделить от виноватых!
Забыты жалость, совесть, честь:
Тюрьма! Могилы! Казематы!
Расстрел! Пожар и пепелище…
Гриф сыто срыгивает пищу:
На месте лобном – вся Россия!
Холера! Тиф! Безумный голод!
И в сердце, в членах жуткий холод!
И призрак: путники босые
Бредут, не ведая дороги…
– Спаси их, Боже, ради бога!

Земля стонала в сумеречной мгле,
И явью стал кошмарный призрак ада.
Свинцовый ветер гнул людей к земле:
Им не была дарована пощада.

Не знаю, кто пустил его гулять
И кто придумал это выраженье:
«Поставить к стенке» – значит расстрелять.
Был скорым суд и четким исполненье.

Их захватили ночью у реки.
Неважно, кто и кем они все были:
Красногвардейцы или «беляки»,
Но их в расход немедленно пустили.

Не знаю, кто пустил его гулять
И кто придумал это выраженье:
«Поставить к стенке» – значит расстрелять.
Был скорым суд и четким исполненье.

А те в атаке дрогнули чуть-чуть
И залегли под грохот канонады.
Им пулемет свинцом дырявил грудь:
Стреляли в них свои заградотряды.

Не знаю, кто пустил его гулять
И кто придумал это выраженье:
«Поставить к стенке» – значит расстрелять.
Был скорым суд и четким исполненье.