Алексей Степанов - Ярый Жан

Легко понять, мы потеряли
Дорогу предков, умирали,
Не выполнив предназначенья,
Положенного нам Творцом.
И с тенью гордого сомненья
Идеей русскою живем.
И терпим страшные мученья.
Нельзя жить истиной востока,
Хоть, право, истина одна.
Своя дорога суждена.
И милость нашего пророка.

Тысячелетие славяне
Ходили вкривь, назад, кругами,
А суть все та ж – феодализм
Сквозь призму каждой новой эры.
Какой уж там патриотизм.
В отсутствие понятной веры
Мы слепо веруем в царизм.
«Что делать?» – глуп вопрос по сути.
Беспомощен, ленив и пьян.
Вопрос под водку, под баян.
Одумайтесь, прошу вас, люди!

Поставлю книги гонорар.
Изменится репертуар
На сцене русского масштаба.
Когда звучать он будет так:
Не «Что», а непременно «Как».
И делать!! Делать!! И без абы!
Вперед, друзья, да будет так.
«Здесь комментарии излишни, —
Подумал про себя герой. —
Кто под какой рожден звездой,
Решает все-таки Всевышний».

Вот километр нулевой
Он ощущает под ногой.
Ступая бодро по брусчатке
На площадь Красную спешит
И строит в голове догадки:
«Ильич по-прежнему лежит?»
Лежит, конечно, все в порядке.
Все обошел, все оценил:
Куранты, ели голубые,
Собора купола цветные,
Кремлевских таинство могил.

Как распахнулись двери ГУМА!
Легко крутясь, почти без шума.
В восторге! Каждый магазин
Отличен роскошью и стилем,
По-своему неотразим,
Манил товарным изобильем
И открывался перед ним.
В прохладной близости фонтана
Сидел, мечтая, наш герой
И ароматный, дорогой,
Пил кофе в кресле ресторана.

Он восхищенно улыбался.
А между тем, я записался
И упустил такой момент,
Что мой герой не назывался
Еще ни разу… компонент
Ненужным ранее казался.
Но имя – главный комплимент,
Что в жизни, что в литературе.
Я, сочиняя мой роман,
Увлекся им. Бог мой… шарман!
Бью сердцем по клавиатуре.

Ваяю смысл и сюжет,
Укладывая их в сонет,
Оттачиваю свой талант,
Его перерождаю в гений.
Алмаз – в изящный бриллиант,
Кумир, достойный откровений.
Иль я все тот же дилетант?
Здесь кто-то против эгоизма?
Любите самого себя.
Так Пушкин призывал, любя.
Но эгоизм ли? Это призма

Сомнений преломляет луч.
Сплин так же в наши дни живуч,
Со стрессом вкупе новомодным
От истины уводит прочь.
И вроде числишься свободным,
Но ничего не хочешь мочь
И волком рыскаешь голодным.
Как самого себя, другого
Не можешь холить и любить.
А как? Привычка – все губить.
И жить в безделье, бестолково.

Бегут отмеренные дни.
Ждешь лучшей жизни, а они
Текут, как тот песок меж пальцев.
Зато не скажет: «Эгоист!» —
Толпа беспомощных страдальцев.
Когда перед моралью чист
忘了, так говорят китайцы [2] 忘了 [wàng liǎo] – забудь ( Перевод с китайского ). .
Нет, тут уж я другого мненья.
Эгоистический роман —
Благоухающий шарман,
Моё бессмертное творенье!

Пишу лишь из любви к себе.
Вздевая к небесам в мольбе
Глаза и руки. Помолившись,
Я, до краев исполнен чувств,
Пишу, к черновикам склонившись,
Произведение искусств,
Своим терпеньем восхитившись.
Мой бог! Так пусть мое уменье
Для вас рождает интерес.
Блажен для автора процесс,
Где чтенье дарит наслажденье.

О, как признателен я вам —
Внимающим моим стихам!
Какое будет подходящим
Из существующих имен?
Простым, а может быть, кричащим
Сейчас героя назовем?
А может – грубым, завалящим?
Но как вы яхту назовете,
Так ваша яхта поплывет!
Так ваш ребенок заживет,
Какое имя вы даете!

Какими были имена
В начале мира? Тишина
Священная ласкала слух,
Когда его из красной глины,
В одном лице и плоть, и дух,
В саду восточней Палестины
Творец, невидимый пастух,
Создал всесильною рукою,
Своим дыханьем наградив.
Вдруг стал задумчив, молчалив.
«Как называть, что предо мною?

Я – имя Тетраграмматон [3] В иудейской традиции Тетраграмматон (четырехбуквие) – знак непроизносимого имени бога. В русской традиции обычно транскрибируется как ЯХВЕ или более вольно – Иегова. – Прим. автора. .
Он часть меня. Всего лишь он…
Мне в мире нет определенья.
Я есть Начало и Конец.
Я Истина и Побужденье.
Он – лишь творения венец.
И он прекрасен, без сомненья.
Я – вечность, непроизносимый.
Я – страх, Я – свет, Я – мысль, Я – Бог!
Он – слово, дело, он – итог.
Он красный, как земля, – красивый.