Владислав Рыбин - Эх, Наташка!

Только утомляет меня.

По окошку дождик стучит,

На листочке строчка одна,

Годы растерял я в ночи,

Но зато пришла седина.

А моя ночь белой была,

Той, что у дверей, не чета,

Да вот не сложилось – ушла,

И осталась лишь пустота.

Пустотою полнится дом,

С нею заболела душа,

Сердце холодит словно льдом

Да сплошные звоны в ушах…

Я чужую ночь приглашу

По одной причине простой,

С нею в нынче свет погашу,

Лишь бы не болеть пустотой.

Всего лишь мужик…

Я глазами озер посмотрю в наше небо,

В облаках уплыву в эти синие дали.

Я весной поделюсь, как краюхою хлеба.

Я луну вам вручу, как вручают медали.

По траве раскидаю росы самоцветы,

Под фатою туманов пройду скрытой тенью,

Но за это меня назовите поэтом

Я всего лишь мужик, тот, что любит деревню…

Скрытая истина.

Нет, для меня не станет откровением

Та истина, что скрыта навсегда.

Ведь все мы из одной большой деревни —

Всего лишь из деревни, господа!

Мы в города торопимся всем скопом,

Не сознавая полностью пока,

Что из дверей распахнутых в Европу

Уже везде хватает сквозняка.

А ветер, тот что с запахом сирени,

Гуляет где-то свежий и хмельной.

Он тоже с нами из одной деревни,

Быть может, даже с улицы одной…

Человечек и человеки.

Есть живая всегдашняя тема —

Необычная тема, занятная —

Человечек простой и система

Неохватная и непонятная,

Нашу жизнь от беды стерегущая,

И готовая исподволь спор вести,

Непреступная и всемогущая —

Чтобы было у нас все по совести.

Человечек по сути слабенький,

В нем бойцовское все быстротечное,

Утекло где-то в школе иль садике,

А система – она долговечная.

Человеки – и этим все сказано,

Мы для них умножаемся, делимся,

Иногда понимая их разумом,

А порой и понять не осмелимся.

И рычать на систему последнее —

Опыт копится, силы губятся,

Может выгорит что-то там среднее,

Но не то и не так снова сбудется.

Вновь не так и опять не по совести,

Не срастается в чем-то истина,

Нет на свете печальнее повести,

Кроме той, что системой отписана.

Человечек, что спорит с системою,

Человеки в систему вросшие —

Все накрыты извечною темою,

И постыдною, и нехорошею.

Я на струнах дождя…

Я на струнах дождя

Неумело сыграю

Позабытый мотив

Навевающий грусть,

Обернусь уходя,

В лето дверь закрывая.

Перед тем как уйти

Я ему поклонюсь.

Голос мой несилен

И немного простужен,

И сумеет ли он

Растревожить сердца.

Да и этот мотив,

Может он и не нужен,

И не будет он понят

Никем до конца.

Обернусь уходя,

И дождинки стирая,

По небритой щеке

Я рукой проведу,

И ненужный мотив

Про себя наиграю,

И по грустной тропе

Тихо в осень уйду…

Он играл…

Он играл на трофейном баяне,

Чуть склоняясь седой головой,

Всех сразивший своим обаянием

Ветеран, а душой молодой.

Он играл гармонист-самоучка

Повидавший и смерть, и огонь,

И резвился баян этот штучный,

Пел не хуже чем наша гармонь,

И мелодия дивно звучала

Теми нотками из старины,

И брала она где-то начало

За чертою далекой войны.

А народ, обступив гармониста,

С упоением слушал баян,

Он играл от души неказистый,

Но такой всем родной ветеран.

Он играл, и на ум приходило,

Может быть и не к месту сейчас —

Нет, Россия душой не остыла,

Пока есть гармонисты у нас…

Во пчелы…

Дед в подпитии, веселый

Разводил «дымарь» в саду

Шел уверенно «во пчелы»,

И внушал мне на ходу:

– «Пчелки матюгов не любят,

Коль укусят – не кричи,

Не вертись, чай не убудет,

Вынул «жало» и молчи…»

Я в помощники не рвался.

Я ведь, честно говоря,

С дедом посидеть остался,

Видно засиделся – зря…

Оба мы в «пчелиных» масках,

В том саду совсем одни.

Дед мне говорит:

– «Будь ласков,

Крышку с «домика» сними.

Подержи.»

Я так и сделал,

Снял и навису держу.

Пчел пол роя налетело.

И вот тут мой дед гляжу

Иль запнулся обо что-то,

Иль запутался в ногах —

В «домик» «маской» с разворота,

Вместе с ним на землю – БАХ!

Что тут было, не опишешь,

Сколь на свете не живу,

Матюгов таких не слышал

Ни во сне, ни наяву.

Показалось нам не мало,

Убрались не без вреда —

Не одним пчелиным «жалом»

Укололись мы тогда…

Поздно вечером за чаркой

Дед «покусанный» сидел

С носом, как у той овчарки,