Лаэрт Добровольский - Долговременная огневая… Стихотворения

Я вернусь в обновлённом времени,
Я прорвусь сквозь завалы лжи,
А пока что крёстным знамением
Тень берёзы на мне лежит.

А пока что мои мгновения
Истекают на серый мох.
Отправляюсь для пополнения
Испустивших последний вздох.

От меня не дождутся весточки —
Всё, конечно, поймут и так.
Расплывается зелень веточки.
Словно тронутый ржой пятак.

Для кого теперь это облако
В ярком блеске весёлых спиц? —
То ли где-то вдали, то ль около
Шум прибоя и пенье птиц.

Дому Истории ветхость прилична; к лицу
Букли седой бересты и бумажные свитки.
Чтобы стремились забвения травы к крыльцу
Мягким надбровьем надгробий и каменной плитки.

Значили что эти стёршиеся словеса
Призрачной тенью от тени минувшей эпохи? —
Словно в пустынных покоях слышны голоса
Прежних владельцев – их тихие речи и вздохи.

Что исповедовал череп смеющийся сей.
Так ли был весел и так ли он был беззаботен.
Как на Сенной беспробудно весёлый Евсей —
Шут площадной – безобеден и век безработен.

Солнечный ветер и тонкая звёздная пыль
Лики явлений стирают, не глядя на личность;
В доме Истории с мифами прыгает быль,
В диких прыжках попадая во внеисторичность.

Где ты. История, очи разверзни свои.
Внемлешь ли толпам людским: их в расщелинах разум
Не принимает на веру уроки твои —
С материками спускается он к дикобразу.

В потёмках до утра
Мерещится подвох:
Вот взмоет ввысь «Ура!..»,
Вот гаркнет «Hande Hoch!»

И содрогнётся твердь
В который раз уже,
И понесётся смерть
В слепящем кураже.

Страшнее во сто крат
Летящего свинца
Поднявший руку брат
На брата-близнеца.

Сурова память-нить
В суровые века.
Ничто соединить
Не в силах берега —

Ни новые мосты.
Гуманности полны.
Ни новые кресты
На нивах той войны.

Здесь слова замирают в теплынь на лету.
Здесь Нева замедляет движение.
Усмиряя свободной волны маету
И брожение.

Как враги друг на друга глядят берега,
В каждом взгляде – достоинство племени…
Расцепляет двух братцев сестрица-река
Столько времени…

Вот бы звон колокольный над гладью речной
Пробудил в берегах покаяние.
Но чека поржавевшей гранаты ручной
Вся – внимание.

Отойти бы гранате на вечный покой…
Жизнь – в бессмертии многообразия;
Не предложит гранате сапёр над рекой Эвтаназии.

И лежать ей занозой в подкорке земной.
Всею мощью своей нерастраченной
До последнего слова, до встречи – со мной
Предназначенной…

Откопали и нас… Наконец-то…
Словно выпал счастливый билет:
Перебраться на должное место
На ближайшую тысячу лет.

Нам не верится, что откопали;
Вздёрнут дёрн, перевёрнут пейзаж..
Распознают ли только? – едва ли
Тайну выдаст разбитый блиндаж.

Правда, что полегли миллионы.
Но в статистике правда не вся.
Рассыпаются в прах медальоны.
Наши правды в песок унося…

Крест немецкий и орден советский
Вот и всё, что осталось от нас…
Откопали и нас… Наконец-то…
Кем мы станем сегодня для вас?..

Я замёрз… Не могу отогреться…
Я прогреться никак не могу…
Холодами блокадного детства
Я оставлен на том берегу.

Где метели, по-прежнему воя.
Обречённую жертву ведут
На голодную смерть – без конвоя.
Обходя за редутом редут.

Я на том берегу, на блокадном.
Где по-прежнему лютый мороз…
На пространстве пустом, неоглядном
Льдом и инеем город оброс.

Я на том берегу, на котором
По живому метель голосит
И угаснувшей жизни повтором
Ни в аду, ни в раю не грозит.

Я замёрз… Не могу отогреться.
Хоть тепло и листва молода…
Ледниковым периодом сердца
Отзываются те холода.

Ледовый панцирь сбрасывает Ладога —
В который раз пора оледенения
С её лица опять уходит надолго
В гремящей суете отъединения.