Зосима Тилль - Хроники Постмодернтокинга

– Мефистофель сладко потянулся на оттоманке и закинул руку за голову. Фауст, нервно поправляя взволнованные очки, мерил шагами свой кабинет…

– Ну… Есть что-то… Мы настолько привыкли к своим маскам, что жизнь нам предоставила шанс носить их открыто, без утайки. Жизнь – это качели. Всё должно компенсироваться. Ибо человек есть золотое сечение.

– Вот он, тот момент, когда я согласна с каждым словом. Но дело же не в том, чтобы остановить свой маятник, а в том, чтобы достичь равновесия между внешним и внутренним. И развиваться дальше.

– Равновесие – в развитии. Иначе это просветление, как у Будды… Сегодня тебя перекосило немного в разврат, завтра – немного в аскезу. В итоге равновесие. Шаг правой, шаг левой… И так всю жизнь. Жизнь такая штука, чем выше забираешься, тем сильнее она бьёт тебя наотмашь. Может, зная это нехитрое правило, успешные заранее готовят себе эдакую «плаху». Сами контролируют своё золотое сечение, не давая жизни рулить за себя. Потому и успешные! Я на сорок четвёртом году жизни наконец-то нашёл себе определение. По жизни. Я – отчаюга. Я продолжаю брать и делать. Даже когда, казалось бы, тотальная безнадёга.

– Факов, ты – еврей.

– В той или иной степени еврей почти каждый из нас.

Периодически плоскость разговоров склонялась в интим…

Восьмое мая.

– Если к одному человеку добавить другого, то в сумме всегда получится шестьдесят девять.

– Интересная мысль… А если умножить. Одного человека умножить на другого…

– Хм… Умножить? А что у нас есть умножение? Умножение – всего лишь повторение одного числа слагаемым столько раз, сколько единиц находится в другом числе. В условиях нашей задачи, одного умножить на одного – это снова… Шестьдесят девять! Но в периоде.

– Звучит обнадеживающе, с прицелом на девяносто шесть…

– Девяносто шесть?

– Ну да, на девяносто шесть, как регулярное шестьдесят девять. На отношения. Как это там было?.. «Во сне сошлись спина к спине, друг другу спину прикрывая…» Качественное шестьдесят девять же всегда в идеале заканчивается крепким здоровым сном…

– И всё же я представляю себе это несколько иначе. Хотя бы потому, что сознание гораздо сложнее устроено, чем тело. Сознание допускает вариации. Шестьдесят шесть там… Или девяносто девять, если говорить хотя бы о совместном сне…

– Если говорить «хотя бы о совместном сне», у тебя просто органов не хватит, чтобы моё сознание ушло в отрыв.

– Значит, всё же шестьдесят девять?

– Да, «всё же» шестьдесят девять. Я – сомнамбулический эгоцентрик и социофоб. До такой степени, что даже во сне не терплю никого ближе, чем в соседнем помещении. И даже это компромисс. Блин. Забыла в кофе мёд добавить…

…и в реминисценции жизненного опыта.

Десятое мая.

– Как я в первый раз вышла замуж? Можно сказать, жилищно-коммунально.

– Ты, женщина с нелёгкой судьбой, пойманная в супермаркете на краже коньяка и колбасной нарезки, изначально вступила в жилкомхоз-брак?

– Я тогда только закончила ВУЗ. Жила в съёмной хрущобе. Как-то раз мылась в душе, и в самый ответственный момент сломался кран в ванной. Вызвала сантехника. Через полчаса звонок в дверь. Посмотрела в глазок. Стоит. Трезвый, в спецухе, с чемоданчиком. Открыла. А он вместо «здрасьте» хорошо поставленным голосом: «Шпрехен зи дойч?», и ржёт, сучёныш. Тут уж хочешь-не хочешь, а пришлось в мужья брать. Это сейчас я и про «катцен дрейк», и про «йа-йа, натюрлих» во всех нелепых позах осведомлена. А тогда кроме «дас ист фантастиш» я по-немецки была ни бум-бум. На филфаке нам дойч не преподавали… Почти десять лет была его «игельшнойцхе».

– Игель…, прости, кем?

– …шнойцхен, «ежиной мордочкой». Такое ласковое обращение, видите ли, между немцев принято…

– Хм, звучит, как… модель противотанкового орудия. А чего развелась? Надоел немецкий орднунг, захотелось любви по-французски?

– Ну, почти… Я же по образованию филолог. Как шутили подруги, мастер любви языком.

– В смысле?

– В том смысле, что фило – это любовь, логос – слово. Совокупность слов – язык. В совокупности – любовь языком, филология.

– Я правильно ухватил здесь контекст слова «совокупность»?

– Здесь, как говорится, каждый понимает в меру собственной испорченности, но вернёмся к моему штурмбанфюреру. Видимо, в какой-то момент я настолько достала его своей тоской по красивой жизни, что в один прекрасный день получки он купил на все кровно заработанные десять ящиков шампанского. Посадил меня в ту же ржавую хрущебную ванну, ведь с моей «съёмки» мы так никуда и не двинулись, и начал поливать меня из бутылок. Я, как резаная, кричала ему, что мне холодно, а он в ответ лишь только повторял: «Вот она, твоя красивая жизнь!»