Был странный какой-то – контуженный что ли?
Скрёб ствол сосновый, сломал себе левую руку,
Пока его убивали – смотрел в упор.
Потом закопали его на болоте.
Уехала спецгруппа, ушли собаки.
А ночью на холмике выросли бело-розовые
Нездешние, пьяные, шалые маки.
И так они звали, так звенели,
Роняя с кудлатых голов росу,
Что потянулись к холмику все неубитые дети.
Все те, кто завтра будет убит в человеческом лесу.
9.10.06
Ты помнишь – над городом крылья устали,
И мы опустились на синюю крышу.
А люди спешили и не замечали,
Что вечного города больше не слышно.
И не было вечного города больше,
Качались в тумане озябшие шпили.
И улочки сонно шептали нам:
– Что же,
Чего вы искали, пока не любили?
Над городом крылья устали. Быть может,
Пора отдохнуть. Что прошло – всё со мной.
Лишь память о чуде тревожит. И сложно
Не выйти на крышу нелётной порой.
2007
Если ветер меня разбудит,
Я боюсь, что проснусь убитой
В той траншее, в конце июня,
А над головой – мессершмиты.
Где недавно в панамках белых
Детвора по двору кружила,
Краской женщина выводила:
«Эта улица под обстрелом.»
И четыре зимы до мая,
Репродукторы хрипло лают.
Мы с тобой и не знали, мамка,
Сколько жизней в одной буханке.
И четыре зимы до мая,
И над Ладогой чаек стая.
Мы и вправду не знали, мамка,
Сколько жизней в одной буханке.
2008.
Генерал, твой последний солдат воротился из боя.
Чуть живой, прокопчёный до нитки тоской и судьбой.
На перроне качает его предрассветным прибоем.
Медальоном луна закатилась над вашей Москвой.
– Я вернулся. – Ни слова иного, – вернулся. И снова
Закурить бы да заняты руки и пусто внутри.
На границах спокойно. К заданиям новым готовы.
Мной разучена логика жизни и карта любви.
Если жизнь – полоса, точка А, точка Б, фактор риска.
Если с каждым авралом короче и горше отбой.
Одного я прошу, генерал мой, далекий и близкий,
Жди меня. Если где-нибудь ждут, значит нужен живой.
2006
Подъезды пусты под вечер,
Дворы до утра уснули.
Ворам поживиться нечем,
Что взять у смешной бабули?
И только соседка Ира
Графинчик к столу приносит.
– Когда ты вернешься, милый?
Вернулись все наши, Костя.
Пора бы уже, пора бы.
По небу пошли ракеты.
Состарились наши бабы.
А внуки в Афгане где-то.
Пора бы уже, ну что ты…
Вожди – президенты стали.
Уже заплевали площадь,
Что Красной когда-то звали.
На вынос пришел к старухе
Лишь пьяненький участковый.
А Костя, раскинув руки,
Все годы лежал под Псковом.
2009
Если выживу после Афгана,
Я хотел бы вернуться туда,
Где певучие суры Корана
Научили нас: кровь – не вода.
Где кому-то пришлось задержаться
Дольше срока. Кому-то навек.
Но оттуда пошло наше братство:
Десять лет, породнившие всех.
Будут позже – литруха-подруга,
Чёрный хлеб по талонам, врачи,
Перестройка, чиновничья вьюга,
Август-месяц, хамьё и бичи.
И волками посмотрят соседи
На медали не нашей страны.
Что ж поделать, коль кровные дети
Здесь, в России, уже не нужны.
Если выживем, то не забудем -
Соберём батальоны свои.
Мы чуть больше, чем русские люди,
Мы единый народ «шурави».
Дай Бог выжить и после Афгана,
И однажды вернуться туда,
Где певучие суры Корана
Научили нас: кровь – не вода.
Сентябрь 2007
I.
Усталость – сестра бессилья.
Люди не любят, а судят.
Прокуренной впалой грудью
Выкашливать свои крылья.
Тащиться на Три Вокзала,
Расталкивая прохожих.
И, тщетно считая шпалы,
Шептать: «Прости меня, Боже.
Прости, что себя забыла
И не поверила в чудо.
Как в детстве, зашёптывать милость:
– Прости, я больше не буду…»
II.
Ангел-хранитель принёс воркутинских снегов.
Бес-искуситель сегодня вернулся в столицу.
Отче, прости, что я был только «маленьким принцем».
Просто уйти на тот свет я теперь не готов.
Да, красотой не сумел я начспаса спасти.
Вызволил душу живую из волчьего плена.
Не отмолил половины потерь и пути,
Был человеком: боялся измены и тлена.
Страха лишился и зелье хмельное отверг.
Бабьей хулы пригубив, был нелеп и отчаян.
Отче, но я человек, я живой человек!
Читать дальше