Феликс Грек - У мира на пиру

А надо б колотить в набат,
Который в душах дремлет Муромцем!
Летят из дыма ястреба,
И лоси жмутся к людным улицам.

И пахнет гарью по утрам —
Такой убийственно-тревожащей,
Что кажется, – спалили храм
И возвели на пепле торжище!

Дерзновенным желанием взвинчен —
Вместе с птицей кружить в вышине —
Леонардо из города Винчи
Так мечтал наяву и во сне!
Он парил, забираясь всё выше,
Будто споря с орлом – кто кого!
С высоты флорентийские крыши —
Словно пёстрый лоскутный ковёр.
Просыпаясь с сознанием счастья,
Он с досадой глядел в потолок
И срывался, подстёгнутый страстью,
Спрессовав все таланты в клубок!
Чертежи, наблюденья, расчёты,
Крылья птиц, оперенья узор…
Ненасытная жажда полёта!
Вдохновением блещущий взор!
Не постиг он полёта! Он не был
На высотах, где облачный гон,
Но взлетал выше уровня неба.
Создавая портреты мадонн!

Что ж мы с тобой задумчиво молчим?
Слова, как птицы, притаились в сердце.
А мы глядим на огонёк свечи,
Как будто можно от него согреться.

Что ж мы молчим? Как много мы с тобой
Пересказать друг другу не успели!
А дни бегут нестройною гурьбой,
Как с крыши струйки мартовской капели.

А может быть, и не нужны слова, —
Глаза и руки всяких слов речистей!
Любовь всегда по-своему права, —
Она добра, сердечна и лучиста!

Вот заблестели первые лучи,
Свеча погасла, но не гаснут страсти…
А мы с тобой по-прежнему молчим, —
Увы! Словами не опишешь счастья!

В наше время – простор одарённости.
Но, как некий зловещий предел,
Появился «синдром изнурённости»,
Отстранив нас от творческих дел.
Не в пылу ли азарта палящего,
Не в желании ль быть впереди
Наживаем мы «духа болящего»
И тревожную тяжесть в груди?
Бросить гонку, – галоп не под силу нам!
Марш на речку! И там, как во сне,
Слушать, лёжа в песке, Боба Дилана.
С Окуджавой парить в вышине!
Облака – неторопки и ласковы —
Унесут надоедливый стресс.
Наслаждайся июньскими красками, —
Ты ожил, ты взбодрён, ты воскрес!
Снова время покличет назойливо:
«Эй, рифмач! Эй, лихой балагур!..»
Снова старт, снова вскачь, – это доля вам,
А синдрому несносен аллюр!

Пик июля… Пахнет мёдом липа.
Умирают лебеди от гриппа
В камышах, без ритуальных танцев.
Вовсе не под музыку Сен-Санса.

Символы изящества и скорби!
Правда ль, что вас вирусы угробят?
Как прожить нам, грешным, без пернатых,
В городах, отрадой небогатых?

Стало меньше соловьев и чаек, —
Это ли не повод для отчаянья?
Знаю, в мире ничего не вечно…
Может, зря я мастерил скворечник?

Пахнет мёдом липа… Пик июля…
Слава Богу, – живы пчёлы в улье!

Безотрадна находка твоя —
Тельце мёртвого соловья,
Что лежит на зелёной тропе,
Как укор равнодушной судьбе.

Он при жизни своей столько мог.
Этот малый пушистый комок!
Он, воспетый в стихах всех веков,
Сам не ведая, славил любовь!

Когда петь начинал соловей, —
Враз смолкал деревенский Бродвей.
Это он помирил нас в ту ночь, —
Перебранки вдруг канули прочь.

Что-то вспомнил блаженный старик, —
Просветлел его старческий лик…
Схороню твоё тельце, дружок,
Ты в нас добрые чувства зажёг!

Православные храмы! Вы как будто слова
из молитвы:
И земным дорожите, и готовы взлететь
к облакам!
Вы зовёте к добру – и поэтому добры
на вид вы,
И улыбкой горят ваши луковки издалека.

Православные храмы! Вы примите меня,
атеиста,
И рассейте смятенья мои в гулких залах своих, —
Там, где смотрят со стен на меня эти скорбные
лица,
Там, где силу дарует мне тот, первенствующий
лик!

Православные храмы! Я вас вижу за многие
вёрсты
И иду по тропе, что протоптана сотнями ног.
Храм средь русских полей, – как былинный,
нечаянный остров,
Безукорный свидетель наших радостей, бед
и тревог.

К вам идти далеко! Огибаю осенние пашни
И миную оврагов затенённую мокрую твердь.
Не превысят вас (нет!) небоскрёбов
бездушные башни,
Время их потревожит, а вам не дано умереть!