Феликс Грек - У мира на пиру

Возможно, будет так (жизнь многолика!):
Придёт на плац кремлёвский фронтовик —
Солдат войны, что названа Великой.
Единственный, оставшийся в живых.

До храма Покрова он прошагает,
На правнука рукою опершись.
У памяти способность есть такая —
В короткий путь вместить почти всю жизнь.

Он вспомнит тот парад морозным утром
И скорый марш на огненный рубеж:
Присыплет к ночи трупы снежной пудрой, —
Закрыла рота на столицу брешь.

И вот он, почитаем всей Россией,
Всех мыслимых регалий кавалер!
Напишет новоявленный Россини
Победный марш, как «Славься!», например.

При жизни монумента удостоин.
Пожатья самых знаменитых рук…
А он мечтал, по стойке «смирно» стоя:
«Эх, был бы жив товарищ политрук!»

Кому подчиняется время?
Кому предпочтенье отдаст?
Оно, как отточенный лемех,
Вдруг жизнь обернёт, будто пласт!
Покажет изнанку явлений,
Сыграет в прощальный рожок.
Поставит тебя на колени, —
Мол, знай своё место, дружок!

Земная мера времени – не год,
Быть может, даже не тысячелетье.
Но даже час (что толку от него?)
Ценю, как самый лучший дар на свете!

Стараюсь, как могу, продолжить бдение, —
Тружусь с утра, лишь выпадет роса…
Вы подарите мне на день рождения
Потерянные вами полчаса!

Никто нам не ответит, что есть время?
Когда возникло? Где его причал?
Наверно, буду солидарен с тем я,
Что мощный взрыв – начало всех начал!

Мы плавали в казённом океане
Запретов, недомолвок, просто лжи.
Вожди сменялись на телеэкране.
Как в аравийском зное миражи.

Мы ждали перемен, надеясь втайне,
Что перемены веру сохранят, —
Так жаждут православные миряне
Схожденья благодатного огня.

В народе изуверились в приманках,
В правдивости счастливого конца.
Печальный сын грузина и армянки [14]
Разбередил дремавшие сердца.

И хриплый баритон был беспощаден,
Всё обнажая в песенном огне… [15]
Я их двоих представил бы к награде,
Когда бы только волю дали мне!

Свихнулся век: кредиты, займы, ренты, —
В растерянности мечется народ!
Неужто вновь грядут эксперименты
На целое столетие вперёд?

Три гидры приползли в родное лоно —
Жестокость, алчность, эгоизм, – и вот
Российскую душевность свергли с трона
И, гогоча, ведут на эшафот!

Завершаю, пора! С плеч долой
Цепкой памяти груз многотонный!
Бог свидетель, – я слышу порой
Крики, песни, и хохот, и стоны.

Время – деспот: воюй, не воюй —
Не сдержать, не замедлить движения!
Я с поклоном сдам шпагу свою
В руки времени в знак поражения!

Пулемётная очередь дней
Прострочилась до самой обоймы.
Стали ночи темней и длинней,
И досадуем слёзно порой мы!

Друг любезный! Молчи и не ной, —
Не ко времени грустные бредни!
Пусть последний рубеж за спиной, —
Будет день неизбежно последний!

Время станет послушно тебе.
Оттого и закат станет краше!
День последний не волен судьбе,
Коль последний патрон в патронташе!

Ты прости меня, время, что вмешаться, увы,
не способен
В твой отчаянный бег, в поглощающий вал
забытья,
Вы с сестрой своей памятью очень капризные
обе, —
Сам не знаю, кому отдаю предпочтение я!

Если следую времени, – память теряет былое,
Если влезть в мемуары, – отстанешь от поезда
дней…
Ты отсей, моя память, фальшивое, мелкое, злое,
Отрешись, схорони у дороги, оставь в стороне!

Время нынче на взлёте – разбег его быстр
и мощен.
Если рушатся мифы и империи крошатся
в прах!..
Мы живые, собрат мой, наша плоть суть
не хилые мощи,
Время – это и есть наших дел торжество
или крах!

У нашей деревни, повыше чуть-чуть,
Жил славный народ по прозванию «чудь».
Нет нынче его, но хранит сторона
Чудные такие слова-имена:
И Унжа, и Парша, и Шача, и Южа, —
Как будто сплетение сказочных кружев!
Пригожую местность осваивал меря, —
Да что говорить, поважнее Америк!
Не сборище леших, не племя вампиров, —
Общались они, почитай, с целым миром!
(Описывал Нестор недремлющей дланью,
Что чудь облагалась заморскою данью.)
Где эти народы – и меря, и чудь?
Да в каждом из нас растворились чуть-чуть!
Поэтому мы и чудачим не в меру,
От предков, наверно, усвоив манеру!..
Века пролетели, но Кохма и Южа
Живут в этих землях и вроде не тужат!