Елена Злыгостева - Разговор у камина. Сборник

Цунами. Многотонное цунами,
Оно накроет вдруг из пустоты,
И ужас всех раскатится волнами,
Но будет сдавлен лапой черноты.

Со стороны: опасно и прекрасно!
Явлениям природным всё равно…
Как, впрочем, и тому, кому всё ясно —
Кто крепко спит и видит – «Как оно…»

Искривилось родное пространство,
Полюса разметал во все стороны
Шлейф эмоций. Черту постоянства
Отпечатали разума вороны.

Разлетелись на волю – далёко,
Чернокрылые, строгие, грозные,
И в полёте над степью широкой
Разразились раскатными грозами,

Расплескались потоками в ливни,
Что исчезли все звуки логичные.
Точно в землю бьют молнии длинно,
Усложняя затакты привычные.

Только шум замудрённой природы,
В голове, как пустая баталия.
Шум бессмысленный, шум несвободный —
Усложненной среды аномалия.

У неё тишина приворотная.
Темнота от неё неоглядная.
И живёт со своими заботами
В отдалении Солнца, закатная.

Смотрит долго на мир, одинокая,
И ни с кем в нём особо не знается.
Взглядом точным ведёт с поволокою —
Выбирает угодных, красавица.

Ледяною ладонью ведёт она
По лицу, словно тень наваждения.
Будет каждому пряжа размотана
До Ирийских дверей от рождения.

Не живая как будто, не мёртвая,
Но живее живых опечалена:
Вновь пришедшей толпой за воротами;
Да на небе от солнца проталина…

Меньше слов! И тепла ей не надобно.
Будет тот лишь по нраву суровому,
Кто пошит из молчания складного,
Чьи сердца грубым льдом перекованы.

Холодна, да не злая, не добрая.
В уважение пир не закатывай.
Лишь молчание самое скорбное
Подари ей с лучами закатными.

Мы приучены спать, не научены думать.
Мы имеем ничтожную малость сомнений в себе.
Нас прельщает кровать. А сплетенья безумий
Нам втолкованы нормой, но изредка ноет в хребте.

Мы отброшены вспять, деградируя в древность.
Мы слагаем ленивые думы в шаблонном ключе.
Нас не надо счищать, как негодные плевла,
От поверхности зёрен фальшивых в чужом кулачке.

Нам для счастья дана в кандалах чья-то воля,
Что не нами оставлена – кем-то. – Попробуй возьми!
И мы скачем сполна, словно овцы на поле,
Что устали от сонных подсчётов и стадной возни.

Мы учились терпеть, разуверились поздно.
Мы слепые рабы, ибо долго не ведая спим.
В белом мутеве свет, и отход от наркоза…
Только видим не лица, а множества сгорбленных спин

Калейдоскоп продуманных узоров
Скрепляет симметрично зеркалами
Мозаику. Под обобщенным взором,
Орнамент созерцается с углами.

Стекляшки однобокого пространства
По цилиндричной полости играют,
В картинке не имея постоянства,
Чья красота отражена по краю.

Всего лишь горсть – цветная горсть осколков,
Без пользы, если нет отображенья.
Но как приятна глазу, если с толком
Распорядиться силой приломленья.

Фиолетовой пеной угар.
На четыре стены понимание.
Чей-то голос: «На грани… На грани я!»
В забытийне сети упал.

Звуки транса стучат по стеклу,
Разрушаются точки опорные —
Клетки нервные. Мысли затворные
В голове грецкий контур замкнул.

Заполняет идейный стакан
Вздор кислотный с простым основанием,
Как безумство с сознанием, мания
Разъедает логичный аркан.

И хмельная палитра вокруг
Потолок обвела беззаботными
Фиолетово-грозными нотами,
В обрамление скорченных дуг.

В состояние плесневых стен
Все приходят, едва замедляются,
Словно хлеб, что лежит – не съедается
И в негодность черствеет совсем.

В дымной комнате правит угар
На четыре стены понимания.
Слабый голос, шептавший «На грани я!»,
Неподвижно под ноги упал…

Она на свете мало с чем сравнима —
Во многом польза с горечью на вкус.
Несведущий пройдёт с опаской мимо,
И это – минус, не идущий в плюс.

То горьтрава, что «Не хватай руками
И, даже, не касайся до листвы!»
Хинин её стеблей, как яд веками,
Но будет толк, коль действа не пусты.