Мария Косовская - Литературный оверлок. Выпуск №2 /2021

Во имя спасения от социофобии.

Варя стала бывать по вечерам. Приходила с томиком Делёза, никогда не открывая и не цитируя. С опаской трепала углы, вглядываясь и сомневаясь.

Катя, сестра Жени, очень полюбила её. Социальная дама и эксподизайнер, всю жизнь наружу, сидела теперь взаперти. Жажда общения с кем-то кроме двух сыновей и мужа требовала живой воды, и текла её реченька. Варя утомлялась, но всё равно тянулась к соседскому дому, где никто не говорил о новостях, количестве умерших и прогнозах скорого апокалипсиса.

Вглядываясь и сомневаясь.

Варя была от природы тревожной, а Катя умела заболтать её на волнах спокойной пустоты. И томик Делёза оказывался в ящике яблок. Тряслись лапы у псинки.

А Женя всегда был где-то на периферии и поглядывал на большие Варины глаза с каплей расширенного зрачка, на полные губы, белые руки в рыжеватой дымке. Красные пятна на шее и ключицах – кожа её не загорала, а нежно страдала от солнца. Ещё кофейные полусферы под глазами, углублённые трепетом ресниц. Варя держалась пионерски прямо, но вся была молочной субстанцией.

Как-то в конце лета сестра спросила Женю:

– Не понимаю, чего ты тормозишь? Ты один, она одна.

Женя цокнул вилкой.

– Слушай, – он поглядел вяло, – она мне никак. Толстая какая-то.

– Сам как будто лучше. И чего ж ты ее пригласил? Думаешь, я не вижу, как смотришь? И она, кстати, тоже – на тебя.

Женя встретился с собой в зеркале – щетина тонет в залысинах, оспяное лицо, очки, волосатые дряблые плечи из-под сальной футболки. Он научился не замечать разбуй углеводного брюшка, но в глубине сознавал, что в свои тридцать три мог бы выглядеть и поярче.

Списывал всё на дачное одичание удалёнки.

– Тот ещё кадр! – сказал он. – Ещё б не посмотреть. Профессорская дочь. Куда нам, манагерам!

– Некрасиво, Жека, – усмехнулась Катя, – в курсе, что папаша её в больнице? Легкие проело. Девяносто процентов поражения.

– Слышал краем уха. То-то вся потерянная. Вот так и сиди в глуши – одному и помереть быстрее.

– Ладно, не о нём речь.

– Да и не в моем она вкусе. Иудейская сметана.

– Ну, понёс без колёс, – Катя слимонила рот. – Так и будешь один.

– Волнуешься за меня что ли? – и он понимающе помял ее за локоть. – Спасибо, что волнуешься. Но кому на роду написана воля вольная, тому мёд с молоком не приманка.

– Давай-ка мы её на днюху мою позовем, и чуток вас подогреем вискариком, а? Под другим соусом на дело поглядим.

– Сатья-баба Бабариха, – заключил Женя и ушел в гаджет.

Но на дне рождения Кати виски действительно закончился очень быстро и вскрыли прошлогодний мужнин самогон. Тот гнал его из яблок. Вот и этим летом старый, ещё прадедов, дом липко впитывал бражные пары.

Гостей не пришло, только семья. Беречься было некого. И Варя пила неожиданно для себя самой. Была ли тому причиной тревога за отца, которого на неделе перевели в реанимацию? Или апокалипсис по ТВ.

«Рекорд… сто восемь тысяч зараженных за день. В Индии президент публично читает мантры. Америка высылает российского посла».

Вот ещё на днях зашла лошадь деда Феди к ним на участок. Мама усмотрела в этом знак.

«И увидел я отверстое небо…»

Алкоголь размягчил Варю, и слезы маслили без повода. Стали глубже кофейные провалы, а она всё болтала о пустяках, и про отца отвечала невпопад. Была у него в армии какая-то альвеолярная чесотка, а раньше люди вообще умирали от тоски.

И когда после очередного тоста стала вспоминать школьные вечера, где были танцы и девочки с коктейлями, слезы текли уже ручьем.

– Мы так мало живём по-настоящему, безумно и дико! А ведь vita же brevis!

Ещё мокрее было, когда муж Кати играл на гитаре «Батарейку».

И Женя в злобе грыз локоть. Он ненавидел ее тепличный снобизм. Профессора дочь. Тепличная личность.

Потом она долго смотрела в телефон, пьяно поджав губы в попытке собрать текст воедино. Ей звонили, она сбрасывала. Потом взяла трубку, послушала, уронила руку.

И обратилась ко всем:

– Папа умер, – и просто взвела брови.

Женя наблюдал, как сестра и остальные шатко и валко принялись приобнимать. Всхлипы, слова. Но Варя всё теми же высокими бровями улыбалась и сама успокаивала.

– Я знала, все уже знали. Только время… И вот теперь так. Всё хорошо. Я знала.

Снова тосты слитых тонов – тоски, восторга, проклятий. Не чокаясь. Но щёки Вари высохли. Она казалась кротко радостной. Таинственно свободной. Всё теперь спуталось, и её, такую непонятную, решили оставить в стороне.