Борис Слуцкий - Я историю излагаю... Книга стихотворений

Все-то в мире ему дурачки!
Славные оправой очки.
Четырех континентов значки.

Книги, читанные вполглаза,
и усвоенная не сразу
джаза музыкальная фраза.

Отстраняющий мир рукой,
чем-то он нарушает покой.
Что же! Значит, есть и такой.

Сытый — голодного, здоровый — больного
не понимает сегодня снова.

Начитанный не понимает невежды
и отнимает призрак надежды

на то, что суть не в необразованности,
а, напротив, в незаинтересованности

в ловле эрудиционных блох,
а в остальном невежда не плох.

Невнимание и непонимание
достигают степени мании.

Уже у блондина для брюнета
никакого сочувствия нету.

Уже меломаны замкнулись в кружок,
чтобы послушать пастуший рожок,

слюни от предвкушенья пускают,
а пастуха туда не пускают.

Эрудит, но без знания языков,
книгочей фантастики и популярщины,
со своими формулами испепеляющими,
со своими правилами! Без дураков!

Дураки ему, полуумнице,
полудурку, мешают жить,
не дают пройти по улице,
не дают ни есть, ни пить.

Он, своим полуразумом гордый,
не желает их глупые морды
полуглупой видеть своей
и своих полуидей
перед их безыдейностью цельной
не выказывает. Не ценит
и не любит он дурака.
Всё о нем. Приветик. Пока.

Малую толику тайн
и второстепенные секреты
выдавая, искренним за это
он прослыл и правдолюбцем стал.

Но болтая всякое и разное,
соблюдает воровской закон:
самую огромную и грязную
тайну
ни за что не выдаст он.

Кожа у него смуглая.
Рожа у него подлая.
Росту он среднего.
Ума — тоже среднего.
Глаза у него навыкате.
Душа у него на выгоде
собственной помешана.
Речь у него взвешена.

Употребляет пословицы.
Иные на это ловятся,
оскользаясь на корке
вызубренной поговорки.

Сер. Но также жемчужен. Как вошь.
Нет. Дураком не назовешь.

Но кожа у него смуглая,
а рожа у него подлая.

Люди сметки и люди хватки
Победили людей ума —
Положили на обе лопатки,
Наложили сверху дерьма.

Люди сметки, люди смекалки
Точно знают, где что дают,
Фигли-мигли и елки-палки
За хорошее продают.

Люди хватки, люди сноровки
Знают, где что плохо лежит.
Ежедневно дают уроки,
Что нам делать и как нам жить.

Сразу родилс я пенсионером:
вынул доску, сел за домино.
Словно бы и не был пионером
или, если был, то так давно.

Выигрыш и проигрыш грошовые:
то есть ни победы, ни беды;
жвачку ежедневную прожевывая,
думал: вот и все мои труды.

Настроение себе не портя
первыми страницами газет,
новости лишь только в мире спорта
изучал, другими — не задет.

Новостей пехота мировая
лезла сквозь него, не задевая
из него по сути — ничего,
без труда пролезла сквозь него.

Сколько съел он с нами? Хлеба тонну,
мяса тонну, соли пуд.
Выпутался, не издав ни стона,
из истории жестоких пут.

Отмотали от судьбы, от пряхи,
выключили из ее сети.
Ныне эта грязь почиет в прахе.
Ты ее, потомок, посети.

Твердым шагом, хорошо освоенным,
шел он
эдаким бывалым воином,
взглядом — убивая наповал.
Голосом — команды подавал.

Так вошел он в образ ветерана,
что ему казалось: это рана,
а не печень, тщательно болит.
Экий беззаветный инвалид!

Разобраться хочется, понять.
Документы хочется поднять,
орденские планки — все проверить
и только потом — любить и верить

в эти кителя полувоенные,
в эти взгляды упоенные,
в этот шаг — почти со звоном шпор,
в этот слишком честный взор.

Толпа над упавшим решает: пьяный или больной?
Сердечник или алкоголик?
И, как это часто случается с родимою стороной,
в обоих случаях сетуют о всех скорбях и болях.