Алексей Черных - Избранные вещи

Они поэты – пусть прозаик

Себя лингвистикой кукожит.

Для них все ямбы и хореи,

Анапест, дактиль – словоблудье.

Они заняли эмпиреи,

Где нет любви, а есть безлюбье.

Но верим: опыт, сын ошибок,

Придя со временем бесценным,

Избавит от полуулыбок

Над их стихом несовершенным.

Стих зазвенит, как песни скальдов,

Лучистым, живописным словом.

А новый Пушкин скажет: «Ай, да

Я сукин сын в венке лавровом!»

* * *

Иногда напишешь так,

Что и сам

Восхитишься этим, как

Чудесам.

И откуда это всё

У меня?

Стихоплётство, то да сё,

Вся фигня.

Так изящно иногда

Изложу,

Что заплещет красота

За межу.

Но порою свой успех

Повторить

Невозможно, ну, на грех!

Как тут быть?

Коль придумать я бы смог

Стихомер,

Им оценивал бы слог

И размер.

И тогда бы каждый стих

И сонет

Были б слаще дорогих

Мне конфет

И вкуснее бы, чем в доль-

ках арбуз.

А пока оценка толь-

ко на вкус.

Для красот стихов аршин

Не найдёшь.

Я – не Пушкин-сукин сын,

Но – хорош!

Полишинель

Он зудел, заикаясь, стараясь

Донести эпохальную весть.

Дескать, тайна сия велика есть,

Если только – вощще! – она есть.

1. Алжирские Женщины

Ах, как две наших сущности –

в принципе разные,

Плотно схвачены временем

в нечто одно:

Тошно-сочное, яркое –

и слегка несуразное,

Как «Алжирские женщины»

версии О.

2. Горловка

Нам не нужно быть в Гернике,

Нам достаточно Горловки.

И «Алжирские женщины»

Даже версии О

Не годятся в соперники

Фрескам Горловским огненным,

Что войною зловещею

Жглись на стенах домов.

* * *

Наш выбор сделан. Мы, надеюсь,

Не бурида́новы ослы,

И выберем, не канителясь…

Хоть муки выбора милы.

Милы иллюзией, что можем

Мы выбором своим сменить

Процесс с названьем «Лезть из кожи

Вон» – на процесс с названьем «Жить».

* * *

С младых годов был равнодушный

К навозной сущности побед

Тот самый Авгий, чьи конюшни

Не очищались тридцать лет.

Дух разлагающейся плоти

Его нимало не мутил,

А даже возбуждал и вроде,

Вы не поверите, пьянил.

* * *

Я исполнен пустого апломба,

Я рисуюсь немного, читая

Книгу тонких новелл Ляо Чжая,

Как интеллектуальную бомбу.

Как интеллектуальный феномен

Я ту книгу небрежно листаю…

В том, что рядом никто Ляо Чжая

Знать не знает, – уж я не виновен.

* * *

На Земле мы одни

На все восемь её миллиардов.

Так не будем же ни

Сожалеть, ни искать вариантов,

В коих наша судьба

Нас проносит мимо макушки

Надземного столпа,

На который вознёс себя Пушкин.

* * *

Избавь меня, Господи, от сомнений;

Сделай жизнь мою, Господи, тихой и ровной;

Излечи от терзающих размышлений

О ненужности нашей пустословной.

Дай зренье мне, Господи, да такое,

Чтоб в жизни жестокой и несправедливой,

Узреть проявленье Твое всеблагое

К нам, недостойным и суетливым.

* * *

Когда б поэтов щедро награждали

Дензнаками за их общенье с Музой,

Они бы как тогда живописали

Суть бытия – с желаньем иль обузой?

Ведь их монетизация принудит

Творить в созвучье лишь с монетным звоном.

От лишней денежки поэта не убудет,

Но зазвучит ли он в созвучье оном?

* * *

Его пророческие мантры,

Как и вещания Кассандры,

Не принимались и не шли

На пользу жителям Земли.

Ведь, как известно, у пророка

В своём отечестве без срока

Лицензии пророчить нет.

Такой вот эксцентриситет.

1.

Начитавшись с утра Маяковского, сидя в туалете,

Выхожу, заряженный его бешено рваным ритмом:

Хочется вывернуть всё наизнанку на этом свете,

Поставить с ног на́ голову, выйти на смертную битву.

Сердце от чувств этих давит резиновым мячиком,

В мир нервно впиваюсь расширенным глазом я.

Берегитесь, буржуи, питающиеся рябчиками

И зажёвывающие их (блин!) ананасами.

2.

Не нравится мне,

когда Маяковского

Читают

проникновенными голосами,

Когда ритмику его

яркую,

полубесо́вскую

Размазывают

по лирической гамме,

Оскопляют его

манерной

куртуазностью,

Присущей разве что

неподросшим ценителям,

Чем лишают

его (!)

громогласности

Трибуна

и умов покорителя.

3.

Да будьте хоть трижды

шкипером вы

Или юнгой